KILINSON

К счастью стремится каждый человек. Уже более двух с половиной тысяч лет, – с того момента, когда стал выделять себя из природы, индивидуализировать себя – из племенного единства стал различать собственную уникальную судьбу. Тогда для человека высшей целью жизни становится счастье.

Что же такое счастье? Рассуждал о нем и Аристотель. Основываясь на том, что мы живем, ощущаем, размышляем благодаря, прежде всего, душе, так как в ней рождаются смыслы, он связывал с ней и понятие счастья. Душу философ делил на три части – растительную (биологический рост растений), чувственную (животная чувствительность) и рациональную (свойственную в совокупности в двумя первыми человеческому сознанию). От этого классифицировал и виды счастья.

Так, большинству людей хотелось бы видеть собственную жизнь среди райских наслаждений. Но жизнь, растраченная на умножение удовольствий (в особенности, телесных), близких животной душе, Аристотель считал рабской и недостойной человека. Можно, конечно, оправдывать скотский образ жизни тем, что страсти свойственны сильным людям, но это иллюзия. Жизнь с точки зрения чувственного удовольствия дана и лошади и быку, всякому живому существу, но человек достоин большего.

Те кто видят счастье в успехе, почестях и власти, также ошибаются, так как перечисленное принадлежит к внешнему роду явлений и зависит от тех, кто присваивает услуги, определяет, что есть успех, наделяет властью – то есть от толпы, порой, несведущей. Третьи ищут счастье в богатстве. Денежный эквивалент счастья Аристотель считает самым абсурдным, так как богатство всегда было и будет средством для чего-то другого и никогда – целью.

Аристотель считал, что совершенствование личности и всего того, что поднимает человека над растительным и животным миром, – единственная достойная цель жизни. Не просто жить, – и растения живут, не просто чувствовать, – и животные чувствуют, но жить и чувствовать чтобы возвышать свой интеллектуальный и нравственный образ жизни. Именно рациональная способность души придает особую ценность человеку. На пути совершенствования (сопряженного с самоуглублением и самодостаточностью) у человека появляется возможность оказаться на грани с божественным, соответственно, стать подлинно счастливым.

Таким образом благо человека состоит в деятельной работе души и разума, согласных с добродетелью. (Разумеется, речь идет о чистом понятии добродетели, не преследующей личной выгоды в ответ на внешне благопристойный поступок, а нравственно ориентированной, не требующей ничего взамен – «Делай добро и бросай его в воду»). В этом смысле более точным является не слово «счастье», близкое по значению к везению, удаче, которые временны и после которых начинается их отсутствие, то есть несчастье, а слово «блаженство», дополняющее деятельность религиозной святостью нравов и трансформирующее счастье в длящееся вне времени.

Существенно дополнил эту идею и расширил понятие счастья немецкий философ Иммануил Кант (чье 300-летие Россия будет праздновать в 2024 году). По его утверждению понятие счастья не может быть абсолютно определенным если его искать в чувственном, земном мире. То есть никогда никто точно не скажет, что он действительно желает, хочет и нужно ли ему это.

К примеру. Человек желает богатства — но сколько забот, зависти, преследования он мог бы из-за этого навлечь на себя! Ведь богатство может как принести радость, так и привести к погибели. Он желает себе долгой жизни — но кто может поручиться, что она не будет лишь долгим страданием от физического или душевного состояния человека. Пожелав себе здоровья можно навлечь себя на неприятные приключения – ведь часто слабость тела удерживает человека от распутства, случайных драк, слепой отваги, наконец, капризов погоды, предусмотрительно одевая его в теплые, защищающие от простуды одежды. Самоуверенность в своих силах могла бы повергнуть его великолепное здоровье, свести его в болезнь и погубить. Желая познать мир, получив великие знания и понимания, можно развить остроту зрения, но при этом показать человеку в более ужасном виде несчастья, которые пока еще от него скрыты и которых тем не менее нельзя избежать, или навяжет еще больше потребностей его страстям, которые и без того причиняют ему достаточно много беспокойства.

Иначе говоря, никто не может с полной достоверностью знать, что сделает его истинно счастливым в земном мире, так как для этого потребовалось бы абсолютное всеведение. Счастье должно конкретизироваться прежде всего в мире духа – для идеи счастья требуется абсолютное целое, которые может характеризоваться максимумом блага в моем настоящем и каждом последующем состоянии.

В этой связи Кант вполне логично заключает, что земного счастья, основанного на преходящих материальных благах, достичь невозможно и не о таком счастье нам нужно беспокоится, а о том, как стать достойными счастья. Этот непрекращающийся путь личного совершенствования, с помощью религиозной веры выводящий за границы эмпирического (чувственного) мира и может оказаться состоянием блаженства, в той мере, в какой мы заботились о том, чтобы не быть недостойными его.

Таким образом, счастье всегда существует в сознании как некая абстрактная цель — идеал, к которому мы постоянно стремимся. Но когда мы охотимся или жаждем его, счастье всегда ускользает. Часто о счастье мы можем сказать задним числом — но это тоже лишь временное счастье, которое «на час», нам же возможно получить его сполна, став для этого достойными счастья.

Разумеется, счастье есть философская проблема и его исследование открывает все новые горизонты его понятия, но очевидно, что роль самого человека в его достижении определяющая.