KILINSON

Вероятно, многим знакома ситуация, когда, общаясь с человеком и испытывая взаимное дружеское расположение, вдруг обнаруживаешь, что принципы личных отношений, казавшиеся незыблемыми, дают сбой. Ты еще находишься в формате привычного общения, но уже не чувствуешь доверия, а наоборот, сталкиваешься с равнодушием или жесткостью. Причиной такого изменения отношений нередко оказывается лицемерие, в современном мире часто становящееся фундаментальной установкой человека.

Лицемерие, как известно, заключается в искусстве оправдывать и мотивировать свои действия исключительной личной полезностью. Как правило, человек, совершающий лицемерные поступки, понимает, что они таковыми являются, знает и об их безнравственности. Однако лицемерие может глубоко укорениться в общественном и индивидуальном сознании и саморазвиваться в нем под флагом благородных дел. Неспроста старинный глубокомысленный афоризм гласит, что «лицемерие – способ почитания добродетели». К примеру, подразумевая, что полезное – это доброе, а доброе есть нравственная ценность, человек, убеждая себя в том, что делает нравственно доброе, на деле лишь преследует цель получить пользу, то есть мораль низводится к полезности. В таком случае лицемерие на уровне предрассудка внедряется во все сознательные процессы, избирательно игнорируя все, что не связано с осуществлением эгоистического интереса. Сознание не знает этих разграничительных линий: оно руководимо рассудком и не в состоянии уличить безнравственность лицемерия. Возникает привычка стяжать все преимущества, которые порой приносит нарушение нравственных и моральных принципов, не испытывая затормаживающих активность мучительных переживаний от того, что эти принципы нарушаются. Это приводит к восприятию лицемерных поступков как социальной нормы; иными словами, лицемерие становится ложью с «чистой совестью».

Такая ситуация неизбежно приводит к принципиальному недоверию человека человеку, ведь каждый начинает ожидать от другого такого же завуалированного добром эгоистического интереса. Он руководствуется тем, что он знает это все по себе, потому что у него в глубине души этот интерес и правит, и что стоит лишь копнуть глубже в души других людей - и это все так же неминуемо проявится. Происходит отказ человека от внутренней доброты, и его манера общения становится грубо-естественной. Внешними признаками такого состояния являются речевые установки, в которых человек начинает рассматриваться как средство для достижения чьей-то (в том числе общественной) пользы, но далеко не как цель, как разумное существо или как творящая свободно личность. К примеру, в экономике человека традиционно называют «рабочей силой», «человеческим ресурсом», обесценивая его индивидуальность.

Нам знакома сентенция «Ничего личного – только бизнес», которая и выражает антиморальную и античеловеческую сущность прокапиталистической избирательной установки (а ведь именно капитализм заинтересован в непрекращающемся достижении индивидуально-эгоистических целей!). Позиция торговца, опасающегося, что его обманет конкурент или государство, стала фундаментальной установкой в современном восприятии чужих людей вообще. Только благодаря «недоверию» и созрел современный моральный индивидуализм с его отрицанием принципа солидарности, который кажется нам сегодня чем-то само собой разумеющимся. Отношения людей переворачиваются с ног на голову. Так упорядочивается и усваивается форма деловой морали с ее чрезмерно беспощадными мотивами и целями. На передний план выходят такие качества человека, как расчетливость, авантюрная предприимчивость, толерантность-равнодушие, политкорректность, склонность к нарочито вежливому поведению. И наоборот: человек доверяющий и готовый уступать не ценится. Неспроста слово лох, которое сегодня понимается не столько как простофиля, сколько как человек доверчивый, наивный, позволяющий себя обмануть (а значит, готовый делиться своим), используется в качестве социального неодобрения. Значит, мы уже на грани, после которой пропадет адекватность построения благополучного солидарного общества.

Метаморфозам подвергаются и такие качества, как любовь, дружба, идеология, единомыслие, справедливость. Даже вежливость незримо преобразуется в лицемерие, что проницательно заметил Шопенгауэр: «Следовало бы помнить, что обычная вежливость – это только улыбающаяся маска; тогда мы не поднимали бы скандала каждый раз, как она сдвинется или будет снята на минуту; и что если человек становится грубым, то этим он только скидывает одежду и показывается в естественном виде». В этом смысле единственным способом не попасть в подобную ситуацию будет никому не верить и использовать тот же принцип по отношению к другим. Предсказуемо, что такой тип социальной коммуникации не приведет человека к его лучшему состоянию, а наоборот, будет способствовать его нравственной деградации.

Впрочем, не все потеряно, и в защиту вежливости высказываются иные мнения. Одно из них изложено в словах героя романа «Имя мне – Красный» турецкого писателя Орхана Памука: «Дожив до преклонных лет, я понял, что истинное уважение идет не от сердца, а от внимания к несложным правилам вежливости и от смирения». То есть, даже просто кивая в такт словам собеседника, подытоживая фразу междометием «ага» и другими простыми действиями, свидетельствующими о внимании, человек выражает признаки уважения, которые могут развиться в искреннее доверие и единодушие. Но далеко не всегда это становится искренней привычкой, ведь уважению и вежливости тоже нужно учиться. Может, в этом действии и заключается величие человека?

Ps. По мотивам произведения Макса Шелера "К психологии английского этоса и лицемерия".