KILINSON

Доклад А.Н. Муравьёва «Речи к русской нации: проблемы национального образования и воспитания в “Речах к немецкой нации И.Г. Фихте”». 24 февраля 2012 год, историко-методологический семинар в РХГА «Русская мысль». Здесь с фонограммой доклада Речи к русской нации. Аудио.

Уважаемые коллеги, позвольте мне начать доклад с нескольких пояснений личного характера. Для меня большая радость и великая честь представить вам работу, которой русская мысль ещё почти не касалась, но которую она непременно должна будет освоить, ибо от этого зависит её будущее – то, будет ли русская мысль вообще и какая она будет. Из подзаголовка моего доклада ясно, что имеются в виду «Речи к немецкой нации» великого философа Иоганна Готлиба Фихте, которые лишь недавно, двести лет спустя после выхода в свет, были переведены на русский язык в Москве и Питере. Прекрасно, что сегодня мы можем приветствовать здесь обоих переводчиков и авторов статей, представляющих эту работу её русским читателям – Андрея Константиновича Судакова, приехавшего из Москвы, и Антона Александровича Иваненко. Большое спасибо им за эту самоотверженную и нужную для всех нас работу! (Аплодисменты) Благодаря ей «Речи» были изданы вдвое большим тиражом и в двух вариантах, отчего теперь каждый потенциальный читатель может даже выбрать перевод, близкий себе по духу.

Почему я, прочитав «Речи» Фихте сначала в русских переводах, а затем и в оригинале, переименовал их для себя и для нашего собрания в «Речи к русской нации»? Я сделал это, конечно, не ради привлекательности, а, во-первых, потому, что сегодня уже не приходится сомневаться в том, что Фихте ошибся, адресуя их к немецкой нации. Оказалось, что немецкий народ способен заново родиться, т.е. стать нацией, лишь идеально – в воображении, а не в реальности. Как говорится, не в коня пошёл корм. Из-за этой ошибки Фихте, будучи явным антинационалистом (что хорошо видно по этой и другим его работам), был причислен чуть ли не к основоположникам немецкого национализма и даже нацизма. Русский же народ своей историей доказывает, что он как народ (в отличие от немецкого народа и от некоторых русских) в национализм впасть не способен, а способен, судя по некоторым признакам, стать настоящей, действительной нацией. Вот почему я полагаю, что на деле «Речи» Фихте обращены к русской нации и надеюсь доказать это в конце своего доклада. Во-вторых, я переименовал их потому, что в названии нашего семинара «Русская мысль» мысли, так сказать, авансом дано национальное определение «русская», а в «Речах», насколько мне известно, в первый и пока единственный раз понятие нации раскрывается в его истинном, философском значении. Именно на этом основании Фихте первым понял, что в образовании и воспитании настоящей нации определяющее значение имеют настоящая философия и настоящее искусство. Значит, и русская мысль может стать по-настоящему национальной, т.е. по-настоящему русской, лишь тогда, когда с их помощью русский народ станет настоящей русской нацией.

Своим выступлением мне хотелось бы достичь следующих целей. Первая и главная цель состоит в том, чтобы обратить внимание как можно большего числа потенциальных читателей на эту и другие популярные работы Фихте. На мой взгляд, эти работы чрезвычайно важны для нас сегодня и останутся таковыми до тех пор, пока русская нация не родится и не окрепнет, а вместе с нею не начнут становиться настоящими нациями и другие народы России. Только при двух этих условиях наша родина, ныне находящаяся в тяжёлом положении, станет действительно единой и неделимой. Похоже, ей грозят ещё более суровые испытания, но что поделать: беременность и роды не обязаны проходить легко и надо быть к этому готовыми. Для такой укрепляющей дух подготовки я, кроме «Речей», рекомендовал бы изданные в известной серии «Слово о сущем» основные популярные «Сочинения» И.Г. Фихте. В этом издании их русские переводы хорошо подобраны, расположены и прокомментированы во вступительной статье под названием «Идея спасения в философии Фихте» и в примечаниях тоже присутствующим здесь Александром Геннадьевичем Ломоносовым. (Аплодисменты)

Вторая цель моего выступления заключается в том, чтобы обсудить с Вами понятие нации и связанное с ним понятие национального образования и воспитания, которые определённым образом раскрываются в «Речах к немецкой нации» Фихте. Мне представляется, что в этой работе мысль благодаря философскому гению Фихте благополучно минует те антиномии, которые препятствуют ей понять эти понятия в современных умах. Например, даже в уме такого мыслителя, как Иван Александрович Ильин, который, справедливо отстаивая самобытность русского народа, поддался всё-таки чувству и впал в национализм, причём принял этот недостаток за достоинство, отчего и стал идейным вождём многих наших нынешних националистов. В работе «О родине» И.А. Ильин по сути оправдал тех, кто, по его собственному выражению, болеет «злой и хищной страстью» «патриотизма слепого инстинкта» и оттого «решительно не желает считаться ни с правами, ни с достоинствами других народов» (1). Для Фихте же антиномий веры и разума, религии и философии, национализма и космополитизма, особенного и всеобщего не существует. На мой взгляд, именно поэтому он, в отличие от Ильина, приходит к принципиально-разумному решению проблемы национального самоопределения народа. Это не означает, что у Фихте в «Речах» всё в порядке и можно просто брать и реализовать план его национального воспитания в России. Конечно, этого делать не нужно, да и невозможно, поскольку план Фихте не вполне верен и разработан. Но в принципе у него в этом вопросе порядок и это принципиальное достижение Фихте никак нельзя игнорировать, пытаясь решить национальный вопрос в нашей многострадальной стране. Прав ли я в такой оценке вклада Фихте в решение этой весьма сложной и деликатной проблемы? Надеюсь, что Ваши суждения об основных положениях доклада помогут мне ответить на этот вопрос.

Теперь перейду к самому докладу. Суть его кратчайшим образом выражают слова Фихте в одиннадцатой речи: «От всех гнетущих нас бед спасти нас может одно только воспитание». Нельзя не признать, что этот эпиграф звучит весьма идеалистически, однако по сути ничто не может быть более верным. Сошлюсь на другого разумно мыслящего человека. Выдающийся музыкант современности, Джон Леннон, возражая в 1969 году радикалам, предлагавшим сначала понять, что в мире не так, а затем беспощадно разрушить его, чтобы на месте капиталистической построить другую систему, писал: «Вы прямо помешаны на разрушении. Я скажу вам, что не так с миром: это люди, которые его населяют. Что же вы предлагаете – уничтожить людей? Беспощадно? Пока мы не изменим их/наше сознание, это бесполезно» (2). Взамен классовой борьбы Леннон предлагает заняться изменением сознания людей. Это совершенно верно, ибо основательные изменения в сознании и вслед за тем в мире, где живут люди, могут произойти только в процессе их воспитания и образования.

«Речи к немецкой нации» Фихте переведены на русский как раз в тот момент истории российского образования и воспитания, когда в ней, вторя всемирно-исторической коллизии отходящих в прошлое нравственных сил, столкнулись две противоположные и дополняющие одна другую тенденции – рационалистически-научная (сциентистская) и иррационалистически-религиозная. Сторонники первой стремятся спешно модернизировать наше образование и воспитание по секуляризованному западному образцу, представители же второй, напротив, стараются возродить в России старую восточную традицию православно-церковного воспитания, прерванную в XX веке. В ситуации их борьбы друг с другом и с философским образованием духа – борьбы, ареной и невольной заложницей которой стала отечественная школа, сохраняющая ещё философские факультеты, но уже почти лишённая философского элемента на других факультетах и в подготовке кандидатов наук – «Речи к немецкой нации» обрели для нас неожиданный интерес. Дело в том, что обе эти тенденции имеют зарубежное происхождение, а Фихте в ещё более неблагоприятных условиях иноземного господства говорит о радикальной реформе образования и воспитания как единственном средстве, с помощью которого немецкий народ может обрести национальную идентичность и тем сам себя спасти.

Интерес к произведению с таким названием в наше время усугубляется тем, что с конца минувшего столетия в России и за её пределами уже не в первый раз выходит на первый план национальный вопрос, не имеющий, как показывает история, простого решения. Соблазн решить его, недолго думая, прежде всего подталкивает умы к национализму – к наиболее характерной ошибке рассудка (в учебниках логики и в «Критике чистого разума» Канта эта ошибка называется паралогизмом), который под влиянием ущемлённого или, напротив, гипертрофированного чувства народной гордости принимает наличную особенность духа народа за его действительную всеобщность и пытается навязать эту особенность другим народам. Ущемление гипертрофированного чувства гордости народа в условиях монополистически-концентрированного капитала доводит национализм до степени нацизма (фашизма), переходящего к уничтожению других народов. Интернационализм, желая избежать опасной националистической ошибки, допускает ошибку противоположную, не менее грубую, ибо трактует всеобщность духа как абстракцию, исключающую существенные особенности духа различных народов. Поскольку национализм и интернационализм сходятся в своём стремлении свести цветущее многообразие форм народной жизни к лишённому различий мёртвому тождеству, постольку естественной реакцией рассудка на эти его собственные крайности выступает мультикультурализм. Он настаивает на признании особенностей культур разных народов равно существенными, однако лежащее в основании такого признания представление о всеобщности духа как сумме всех его наличных особенностей оказывается не исправлением, но простым сложением националистической и интернационалистической ошибок. Крах попыток реализации всех этих рассудочных концепций, выстроенных на абстрактных и потому ложных посылках, вновь делает национальный вопрос вообще, а вопрос о национальном образовании и воспитании в особенности предметом выдающегося теоретического и практического значения. Кстати сказать, этот вопрос – отличный критерий для выяснения состоятельности способа мышления тех, кто предлагает то или иное его решение. Недавно, как вы, наверное, знаете, под именем В.В. Путина, который желает сохранить территориальную целостность нашей страны, опубликована статья «Россия: национальный вопрос», где фактически предлагается повторить в России интернационалистическую ошибку, которая если не привела к распаду СССР, то уж точно более других ошибок коммунистической партии, проводившей интернационалистическую политику, содействовала его распаду.

После того, как сама история в XX веке доказала, что особенное без всеобщего, равно как и всеобщее без особенного реально существовать не могут, понятие нации перестало быть отвлечённой теоретической проблемой. Ныне уже нельзя – не известно, на каком основании – полагать, что нации уже существуют как эмпирический факт и сводить эту проблему к тому, чтобы аналитически выделить их общие черты, а затем синтезировать из этих черт дефиницию нации, как это сделал, например, И.В. Сталин в своей работе «Марксизм и национальный вопрос» (1913). На повестку дня встают два пункта: во-первых, философское понимание понятия нации и, во-вторых, разработка способа реализации её понятого понятия, ибо только при этих необходимых условиях оно может выступить как объективная реальность в духе народа, действительно способного стать нацией.

Что дают «Речи к немецкой нации» для решения проблемы национального самоопределения народа? В чём состоит план национального воспитания, предложенный Фихте немецкому народу, и почему этот план не был осуществлён? Какие уроки из этого могут извлечь для себя русский народ и другие народы России? Вот три вопроса, на которые я попытаюсь дать ответы. Основное время у меня займёт ответ на первый, принципиальный вопрос. На два других придётся, к сожалению, отвечать гораздо более бегло, но без развёрнутого ответа на первый вопрос на них вообще нельзя будет ответить.

Именно Фихте первым ясно осознал, что действительное национальное самоопределение народа осуществимо только посредством его образования и воспитания. Это основное положение «Речей к немецкой нации», раскрытое в них настолько, насколько позволил принцип и метод фихтевского учения, сегодня гораздо более актуально, чем два века назад, ибо в наше время проблема национального самоопределения стоит не перед одним немецким народом, как в начале XIX столетия, но в некотором смысле перед всеми народами, если они не хотят быть втянутыми в третью мировую войну. Народы мира, разумеется, этого не хотят, но без решения указанной проблемы вполне могут быть в неё втянуты, как они могли быть и были втянуты в первую и вторую мировые войны, причём оба раза при непосредственном участии немцев. Уже дважды немецкий народ силился стать нацией негодным путём военной экспансии, т.е. за счёт жизненного пространства других народов, а не единственно возможным способом развития своего собственного духа во времени мировой истории, как предлагал ему Фихте.

Выдвигая своё предложение, мыслитель исходил из того, что французская оккупация сделала невыполнимым его прежний проект превращения Германии в замкнутое торговое государство, который должен был полностью автономизировать хозяйственно-политическую жизнь немцев и тем самым, между прочим, предохранить их от националистического соблазна участия в грабеже других народов (3). Однако, по поговорке, нет худа без добра: благодаря оккупации перед немецким народом возникла возможность и необходимость начать одновременно четвёртую и пятую, завершающую эпоху истории человечества – эпоху разумной науки и эпоху разумного искусства (4). Разумной наукой Фихте считал философию в форме разрабатываемого им наукоучения, а разумным искусством – искусство национального воспитания и образования на основе философии как разумной науки. Для Фихте немецкой нации по истине ещё никогда не было и нет, ибо она может стать реальной действительностью только путём этого совершенно нового воспитания и образования немецкого народа – его воспитания и образования в нацию. «Любое иное обозначение единства или национальной связи либо никогда не имело истины и значения, либо, если имело, то эти точки обретения единства уничтожены и оторваны от нас теперешним нашим положением и никогда не смогут возвратиться», – категорически утверждает он в первой речи (5).

Философ полагает, что потеря немцами политической независимости означает для них закономерное завершение третьей эпохи мировой истории, когда источником всех жизненных стремлений служит лишь эгоизм, т.е. голое чувственное себялюбие отдельных индивидов, связанных друг с другом в общественное целое исключительно страхом за свою жизнь и надеждой на её счастливое продолжение. Поэтому Фихте проводит принципиальное различие между представлением о нации и понятием нации. Представлением о нации просвещённый рассудок заменил разрушенное им в эпоху эгоизма старое религиозное представление о хранимом Богом единстве настоящей и будущей жизни людей. Понятию же нации, согласно Фихте, только ещё предстоит обрести реальность в результате процесса национального образования и воспитания, поскольку этот процесс добавит в ход исторического времени новейший – философский – элемент самопознания разума (до четвёртой эпохи разум действовал в мировой истории бессознательно, проявляя себя в виде инстинкта в её первую эпоху, авторитета во вторую и рассудка в третью).

Согласно рассудочному представлению, нацией считается любая совокупность индивидов, достигших гражданского согласия в форме государства, способного в борьбе с другими государствами отстоять свою независимость и обеспечить своекорыстные интересы составляющих его граждан. Этот формально-правовой модус эмпирического существования нации, нашедший своё теоретическое выражение в теориях социального контракта от Гоббса до Руссо, был уничтожен на территории Германии наполеоновским завоеванием. Однако военное поражение, по Фихте, нисколько не затронуло сущности немецкого народа. Более того, положив конец эгоистическому существованию немцев, оно оставило для них открытым только путь истинного национального возрождения посредством изменения всего прежнего способа образования и воспитания, ибо целью этого изменения как раз и выступает реализация в их новой жизни понятия нации как таковой.

Согласно Фихте, реализовать понятие нации может отнюдь не любая совокупность индивидов и даже не любой народ, но только такой народ, который ко времени возникновения этой возможности сохранил свою единую сущность. Её единство заключается в субстанциальной связи духа народа с его родиной, т.е. с определённым местом его рождения и дальнейшего пребывания на Земле – с той внешней природой, на чьём лоне этот народ изначально располагается, живёт и действует. Конечно, Фихте, взявший на себя задачу доказать наукоучением свободу духа, не признаёт за оседлостью народа, не говоря уже о чистоте его крови, почти никакого значения по сравнению с сохранением народом родного языка. Однако он вовсе не отрицает того, что в родном языке, который с развитием духа народа переходит от звукового обозначения предметов чувственного восприятия к чувственным образам сверхчувственных (мыслимых) предметов, чувственная определённость предметного мира природы, служащего для народа родной почвой и первым полем деятельности, играет определяющую роль. Напротив, поскольку действительной свободы нет и не может быть без необходимости и лежащего в основании последней закона, Фихте специально оговаривает безусловную необходимость этого определения, выдвигая в «Речах» вместе с философским понятием нации философское понятие языка. «Язык вообще, а особенно обозначение в нём предметов путём звучания орудий языка никоим образом не зависит от произвольных решений и договорённостей, но имеется, во-первых, основной закон, по которому каждое понятие в человеческих орудиях языка становится этим и никаким иным звуком, – указывает он. – Как предметы в орудиях чувств единичного отображаются с этой определённой фигурой, цветом и т.д., так в орудии общественного человека, в языке, они отображаются с этим определённым звуком. Говорит не собственно человек, а в нём говорит и обнародует себя другим, ему равным, человеческая природа. Потому следует сказать: язык есть один-единственный и насквозь необходимый. Правда, во-вторых, язык в этом своём единстве для человека просто как такового никогда и нигде не выступает, но повсюду дальше изменяется и образуется действиями, которые оказывают на орудие языка область Земли и более или менее частое употребление, а на последовательность обозначения – последовательность наблюдаемых и обозначаемых предметов. Однако и это происходит не произвольно или приблизительно, а по строгому закону; необходимо, чтобы в орудии языка, стало быть, определённом упомянутыми условиями, выступал не один и чистый язык человека, а отклонение от него, причём как раз это определённое отклонение» [598-599/112-113].

Поскольку человеческая природа есть не абстракция рассудка, безжизненная и неопределённая, а живущее разумной жизнью конкретное и потому различающееся в себе самом на множество своих особенных определений всеобщее единство, постольку на Земле по необходимости существует определённое множество особенных языков и народов. Конкретно-всеобщее тождество человеческой природы Фихте в «Речах» называет по-разному: то «живой жизнью» [635/155], то «изначальной жизнью» [659/184], или «изначальным» и «изначальностью» [667-668/193-194], то, используя популярное религиозное представление о Боге, «одной, чистой, божественной жизнью» [635/155], «изначальной и божественной жизнью», или даже просто «божественным» [667-668/193-194]. Эта всеобщая сущность, или духовная природа человеческого рода, определённым образом сказывающаяся, прежде всего, в родном языке народа, а через язык – во всех явлениях народной жизни, и делает народ именно этим, особенным, т.е. совершенно своеобразным, тождественным себе народом. В отличие от народов, которые вследствие переселения кроме матери-родины утратили родной язык и вместе с ним самотождественность, такой народ, по Фихте, есть изначальный, коренной народ, или пранарод. Словом, он есть просто народ – народ как таковой. Поэтому, согласно философу, понятие народа включает в себя сохранение народом своего изначального местопребывания и родного языка: «Находящиеся под теми же самыми внешними влияниями на орудие языка, вместе живущие и продолжающие образовывать свой язык в непрекращающемся общении люди называются народом» [599/113].

Если укоренённость в родной почве, сохранение субстанциальной связи духа народа с природой его родины позволяет народу как таковому оставаться потенциально способным при соответствующих условиях на свой лад развиться в нацию как таковую, то действительным залогом его национального развития выступает сохранение им родного языка, поскольку только это гарантирует народу непрерывное единство всей жизни его духа. Именно в родном, или, по-немецки, материнском языке (die Muttersprache) строго определённым особенным способом являет себя всеобщая сущность всякого живого языка – та самая единая природа человеческого рода, в силу которой индивиды этого народа обозначают схваченное ими сверхчувственное не произвольными, а необходимыми, непосредственно ясными и понятными всем другим его индивидам чувственными образами. Фихте излагает действие открытой им закономерности развития живого языка следующими словами: «При всех изменениях, вносимых в продвижение языка упомянутыми выше обстоятельствами, эта закономерность не прерывается; и именно там, где новое, высказанное каждым единичным, достигает слуха всех, остающихся в непрерывном общении, она остаётся той же самой одной закономерностью. После тысячелетий и после всех изменений, которые в этих обстоятельствах испытало внешнее явление языка этого народа, всегда остаётся та же самая одна, изначально, стало быть, долженствующая вырваться наружу живая сила языка природы, которая непрерывно изливалась через все условия и в каждом из них должна была стать такой, какой она стала, в их конце – такой, какова она теперь, а через некоторое время, значит, станет такой, какой она тогда должна стать» [Там же]. Поэтому при неизбежно случающихся со временем мутациях внешних звуковых форм такого самого по себе и для народа естественного языка его сверхчувственное содержание всегда остаётся одним и тем же – изначально единым и живым, из себя самого развивающимся понятием. Необходимое развитие этого понятия столь же выражает прошлую жизнь и уже достигнутое изначальным народом познание, сколь в настоящем побуждает его к новой, будущей (т.е. поистине национальной) жизни и познанию. «Эта сверхчувственная часть в языке, всегда продолжающем оставаться живым, чувственно-образна, – подчёркивает Фихте, – она при каждом шаге сводит целое чувственной и духовной, в языке изложенной жизни нации в законченное единство, чтобы обозначить одно, точно так же не произвольное, а из всей прежней её жизни необходимо происходящее понятие, из которого и его обозначения острый взгляд, обращённый назад, может шаг за шагом воспроизвести всю историю образования нации» [609/124-125].

Родной язык есть неиссякающий духовный родник, исток и устье текущей из века в век реки народной жизни потому, что он есть система речи одного животворящего народ духа. Эта речь является устной, изначально живой и в силу этого не сводится к мёртвой букве многих слов, написанных и читаемых людьми в книгах. На том, изначально родным или изначально чужим ему языком говорит тот или иной народ, основывается установленная в «Речах к немецкой нации» противоположность между немцами и другими народами германского происхождения. Согласно Фихте, непрерывность жизни духа народа хранит именно родной ему язык. Народ в сущности и есть сущий язык, как отнюдь не метафорически выразился А.С. Пушкин в своём хрестоматийном стихотворении:

Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.

Поэтому перемена романо-германскими народами своих родных, германских языков на чужой, уже развитый для выражения сверхчувственного латинский, сделавшая из них «новых римлян» [621/139], означает для мыслителя утрату живых корней, питающих их дух, т.е. духовную смерть этих народов, несмотря на видимость благополучного продолжения ими внешнего эмпирического существования. Интересно, что Фихте говорит в «Речах» большей частью не о языке народа, а о народе языка. С точки зрения философа, каков язык, таков и народ: народ мёртвого, т.е. изначально чужого ему языка мёртв, сколь бы живым он ни казался и сколь бы блестящие победы над другими народами он ни одерживал, а народ живого, т.е. изначально родного ему языка жив, какие бы невзгоды и поражения он ни терпел. Он жив своим живым языком, поскольку тот несёт в себе постепенно отливающуюся в понятие действительную историю особенного народа, которая выступает первым из необходимых условий его становления настоящей, а не лишь представляемой нацией. Эта история не совпадает с видимой временнóй последовательностью множества касающихся народа эпизодических происшествий, тоже именуемой его историей. По мысли Фихте, народы мёртвого языка, замкнувшего уста их родной речи, имеют только последнюю – внешнюю, эмпирическую историю многих явлений, которая служит исключительно их книжному просвещению. В связи с этим философ называет её «плоской и мёртвой историей чужого образования», «голой историей как просветительницей» [605/120]. Изначальный же народ помимо этой общей для разных народов внешней истории благодаря родному языку непрерывно переживает уникальную историю образования своего собственного духа, т.е. генетический процесс развития своей единой сущности, или всеобщей человеческой природы.

Действительная история народа выступает первым необходимым условием его национального развития потому, что только стихийно образовавшееся в ходе исторического генезиса нации этого народа необходимое понятие, т.е. конкретное единство всеобщего (собственно человеческого, родового), особенного (принадлежащего именно этому изначальному народу) и единичного (свойственного его индивидам) содержания духа, может быть сформировано совершенно по-новому – сознательно и свободно. Конец обусловленному обстоятельствами развитию народного духа полагает сама безусловная необходимость духовной свободы, заключённая в понятии и вполне обнаружившая себя в ходе его стихийного развития. Свидетельством того, что время бессознательного, генетического развития понятия нации в действительной истории народа подошло к концу, является, по Фихте, завершение исторического развития философии в науку духом индивида, принадлежащего этому народу и говорящего на родном ему языке. Это событие постольку служит вторым необходимым условием возникновения из народа действительной нации, поскольку свободная реализация её понятия осуществима лишь на основании философии как науки. Наличное бытие двух необходимых условий – особенного предмета, или содержания (в себе разумной жизни народа) и всеобщего метода, или формы развития этого содержания (разума, сущего для себя в философии как науке) – составляет реальную возможность третьего необходимого условия национального самоопределения народа. Третье условие выступает решающим, поскольку оно представляет собой соединение двух первых в сам процесс национального воспитания. Вследствие соединения в нём метода и предмета, всеобщей формы и особенного содержания этот процесс с необходимостью достигает своей конкретной цели – сознательной реализации понятия нации в духе каждого единичного, чья жизнь вместе с жизнью всех других единичных, воспитанных в том же духе, в ходе национального воспитания становится разумной не только в себе, но и для себя. Достижение такого конкретно-всеобщего результата произойдёт тогда, когда благодаря разумному искусству воспитания всех и каждого философское познание и деятельность, наука и жизнь целого народа сольются, наконец, в изначально завершённое, систематически развивающееся единство. Это и будет новым, вторым рождением изначального народа, его действительным рождением в качестве нации, ибо нация, согласно её понятию, есть, выражаясь по-гегелевски, в себе и для себя сущий дух народа как такового. Иными словами, действительной нацией выступает только тот особенный народный дух, который завершил свою действительную историю и таким образом достиг, исходя из себя самого, своей всеобщности – истинного начала своего бесконечного развития.

Итак, действительная нация, согласно Фихте, есть изначальный народ в своём высшем духовном развитии – в своей истине, или в своём отечестве. «Что такое любовь к отечеству, или, как было бы правильнее выразиться, любовь единичного к своей нации?», – спрашивает он в начале восьмой речи, целиком посвящённой этой теме [663/189]. Философ именно потому строго различает в «Речах» значение слов родина (die Heimat, das Mutterland) и отечество (das Vaterland), что отечество есть для него не что иное, как реализованное народом понятие нации. Нация есть «народ в высшем значении слова, с точки зрения взгляда на духовный мир вообще: целое продолжающих жить друг с другом в обществе и всегда продолжающих производить себя из себя самих природно и духовно людей, которое без всякого исключения (курсив мой. – А.М.) находится под действием одного известного особенного закона развития божественного из него. Общность этого особенного закона есть то, что в вечном и именно поэтому также во временном мире связывает это множество в одно естественное и самим собой проникнутое целое. <…> Этот закон, закон развития изначального и божественного, совершенно определяет и вполне заканчивает то, что назвали национальным характером народа» [667-668/193-194].

Если свести воедино все рассмотренные положения Фихте, то получится, что нация есть внутренняя цель исторического развития особенного народа, реализующая себя в результате основанного на философской науке процесса воспитания его всеобщей самости, или национального характера. В том-то и состоит необходимость национального самоопределения народа, что народ постепенно нарождается, т.е. в определённых природных условиях исторически становится народом как раз для того, чтобы заново родиться в своём духе и истине, стать действительной нацией. Вот почему действительная нация есть нация единого народа, а не множества обособленных друг от друга граждан. Так называемая «гражданская нация» может существовать исключительно в сознании – в представлении, а не в понятии и не в реальной действительности. По ходу своего развития народ, стало быть, сначала обретает родину-мать и лишь затем – отечество. Отечество он обретает только тогда, когда потенциально всеобщая особенность его духа сознательно развивается им в актуальную всеобщность его разумного отношения к природе, к себе самому и к другим народам. Лишь выступая как нация, народ сам себе выступает отцом. Поэтому и отец нации может быть только один – сам народ.

Продолжая мысль Фихте, следует сказать, что для того, чтобы обрести отечество, в истинной мере выказав свой национальный характер, народ должен совершить революцию в образовании своего духа. Для этого ему необходимо свободно (а не произвольно, как народы мёртвого языка) прервать своё непрерывное историческое развитие – обратить поток своей жизни вспять, пуститься восвояси и вернуться к себе самому как её истинному истоку. Переродиться, возродиться, т.е. родиться заново, во второй раз, или, как иначе говорят по-русски, родиться свыше значит по-новому продолжить течение жизни духа народа в русле, каким эта жизнь изначально стремилась углубиться в себя, чтобы найти в себе самой своё всеобщее основание и раскрыть его. Из этого ясно, что известное положение Христа «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия» (Ин. 3:3) обращено не только к единичным индивидам, но и к особенным народам. «Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в царствие Божие: Рождённое от плоти есть плоть, рождённое от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше» (Ин. 3:5-7). Это положение совершенно совпадает с тем, что говорит о необходимости национального возрождения народа Фихте.

Только такое коренное, действительно революционное преобразование всего способа жизни народа в состоянии спасти то единое сверхчувственное содержание, которое было выработано им в его протекшей истории, ибо сохранить особенное содержание можно, лишь развив и тем самым преобразив его. Для этого и требуется придать уже свойственному духу народа понятию всеобщую форму путём его сознательного систематического образования, которое может быть развёрнуто только на основании философии как науки. Переворот в способе развития понятия венчает не только действительную историю образования духа народа, но и мировую историю образования человеческого духа, замыкая ту и другую в вечный круг развития всеобщего через особенное и единичное к себе самому. Если в ходе стихийной истории человечества всеобщая природа человеческого рода, по необходимости прокладывая себе дорогу через условия жизнедеятельности особенного народа к духу единичного, достигала своей реальности в каком-то народе и индивиде случайно, только в виде исключения, оставлявшего их одинокими среди иных, ещё не дошедших до человечности народов и индивидов, то в ходе этой национальной и вместе с тем мировой революции человечность со временем осуществится без каких-либо исключений. Случайность исключается этой действительной революцией потому, что процесс свободного воспитания всеобщности духа начинается с единичного и охватывает сперва всех единичных, принадлежащих одному особенному народу, а затем и все другие особенные народы. При этом каждый из народов вступает на путь национального самоопределения в свой срок, т.е. по достижении его духом необходимой ему для этого степени зрелости, и образует себя в нацию так, как того требует его духовное своеобразие.

Фихте считает, что начать национальное воспитание своего духа суждено немецкому народу, ибо несчастное политическое положение Германии вынуждает, а место, занимаемое немцами во всеобщей истории образования человеческого рода, обязывает их решиться на этот шаг. Сделать же этот шаг немцы могут с помощью наукоучения, поскольку оно завершает историю философии, имеет автором немца и излагается им на чистом немецком языке, не засорённом латинизмами и другими словами иностранного происхождения. Даже слово философия Фихте ещё в 1794 г. предложил заменить на die Wissenschaftslehre, т.е. наукоучение.

Воспитание нации как таковой, согласно Фихте, есть совершенно новое воспитание, ибо оно впервые должно стать воспитанием как таковым, т.е. единством его формы и содержания. Исторически человечность человека только возникала и как всеобщее содержание воспитания исподволь формировалась самой человеческой природой, отчего старое воспитание могло опираться лишь на тёмное чувство этой «не обязанной рассчитывать тёмной силы» [565/72]. Такое чувство само по себе, без ясного философского познания духовной природы человека и разумного искусства её воспитания в состоянии поднять дух единичных только до массового эгоизма и своеволия. Это значит, что оно может воспитать в них свободную по форме, но ещё отнюдь не безусловно добрую волю, которая помимо воспитания спорадически появлялась лишь у немногих людей в силу их естественного благорасположения. Прежнее воспитание было, по Фихте, отличным от образования человечности формальным механизмом государственного искусства «воспитания общественного человека» [566/73], воспитывающим в человеке только гражданина, т.е. внешне законопослушного члена гражданского общества. Этот механизм с помощью чуждых действительному воспитанию средств достигал чуждой ему цели – делал индивида частью столь же формального общественно-государственного механизма, отлаженное рассудком функционирование которого обеспечивало сохранение существующего порядка вещей. «При этом способе воспитания, – замечает философ, – внешне ставший безвредным или полезным гражданин внутренне остаётся плохим человеком, ведь скверна состоит в том именно, что любят только своё чувственное благополучие и могут приводиться в движение лишь страхом или надеждой на него, будь то в настоящей или в некоторой будущей жизни» [Там же]. Национальное воспитание, напротив, есть «искусство совершенно и полностью образовывать целого человека в человека» [584/95]. Эта истинная цель воспитания достигается тем, что оно образует дух не на основе исторического знакомства с прошлым и нынешним порядком вещей, а на основании философского познания единого закона развития всего сущего. На этом основании у всех без исключения воспитанников воспитывается способность познания уже не свойств данных вещей, а «законов, по которым необходим новый порядок вещей» [569/76]. Кроме философии, в дело национального воспитания человека в человеке активно включается поэзия, свойственная живому языку. Она вливает «мышление, начавшееся в индивидуальной жизни, во всеобщую жизнь» [618/135-136]. Только так из народа, порождённого своим прошлым, может быть воспитана нация, которая по-новому продолжает это прошлое, непрерывно порождая в настоящем своё будущее. Нация есть уже не просто особенный народ, а выросший из этой своей особенности всеобщий род – род, порождающий себя самого, реальная causa sui, т.е. причина самой себя, ибо орудием духовного воспитания нации выступает сам дух. Он есть отнюдь не зависимый от государственного механизма мёртвый член, как для зарубежья, тлетворный дух которого, согласно Фихте, проник к немцам в эпоху Просвещения вместе с зарубежной философией, верящей не в вечную жизнь, а в вечную смерть – в бесконечный хоровод явлений истории, в вечное возвращение того же самого. Для «подлинно-немецкого искусства государства», указывает Фихте, дух есть «из самого себя живущий и вечно подвижный движитель», воспитывающий нацию из «ещё неиспорченной юности», а не из «уже упущенной взрослости» [651/174], от которой подрастающее поколение следует строго изолировать. Поскольку цель и средство здесь совпадают, постольку философское образование духа воспитанников есть их «воспитание к новейшей немецкой философии, которая является воспитательницей» [593/106] потому, что именно она «научно схватывает вечный прообраз всей духовной жизни» [613/130].

Вследствие воспитания, осуществляющегося на основании настоящей философии, действительная нация будет сплошь состоять из хороших людей, т.е. из людей доброй воли, в то время как подавляющее большинство народа составляли лишь законопослушные граждане. Благодаря этому государство перестанет быть машиной, приводящей в движение как руководителей, так и руководимых. В нации государство, как и народ, впервые по необходимости выступит в своей истине – как «воспитание человеческого рода, продолженное на лицах своих зрелых граждан» [651/174]. Национальное воспитание станет главным, если не единственным государственным делом, ибо оно предрешает все иные задачи государства. Тем самым осуществится истинное назначение особенного государства – его самоопределение во всеобщую государственность. Каким государство случайно было у древних греков, таким оно по необходимости должно стать у немцев. Основанное на новейшей немецкой философии «немецкое и самое новейшее искусство государства становится, напротив, самым древнейшим; – подчёркивает Фихте, – ведь и у греков оно основывало гражданственность на воспитании и образовывало таких граждан, каких никогда больше не видели следующие эпохи. Немцы будут делать по форме то же самое, по содержанию же – не в духе чёрствого превосходства и исключительности, а во всеобщем и всемирно-гражданском духе» [651/175]. Национальное воспитание народа выступит, иными словами, новой пайдейей – поистине космополитическим воспитанием в каждом гражданине человека как такового, свободного от любых ограничений места и времени.

В этом пункте мы подходим к границе того, что открылось Фихте в понятии национального образования и воспитания. Если с понятием нации этот великий философ справился вполне, то понятие национального образования и воспитания осталось для него до конца не решённой проблемой. Будучи и здесь прав в принципе (в том, что национальное образование и воспитание является разумным искусством, которое может выполнить свою задачу только на основании философии как науки), он не был и, более того, не мог быть прав в существенных деталях своего плана национального образования и воспитания, одной из которых был его адресат, отчего этот план и не был реализован. У его неудачи две причины. Первая – несовершенство фихтевского наукоучения. Несмотря на титанические усилия Фихте, оно ещё не могло стать научной системой философии и благодаря этому выступить основанием системы национального образования и воспитания. Но даже если бы система философии и была создана (на немецкой почве это, как известно, удалось сделать Гегелю), немецкий народ всё равно не мог быть воспитан в действительную нацию. Второй причиной неуспеха проекта, предложенного немецкому народу в «Речах к немецкой нации» – неуспеха, имевшего своим следствием то, что этот народ всё-таки встал на путь национализма и дошёл по нему до нацизма – было объективное положение немецкого народа во всеобщей истории образования человеческого рода. Надо признать, что оно было определено Фихте весьма точно: немецкий народ вышел на арену мировой истории образования человеческого духа именно для того, чтобы «завершить всю историю образования нового мира» [639/160]. Но если взглянуть на всеобщую историю образования человеческого рода с учётом того, чего Фихте не мог знать и потому несколько иначе, чем он, то станет ясно, что немецкий народ был призван завершить только вторую её эпоху – эпоху рефлексии, т.е. распадения, раздвоения этой единой истории на древний и новый миры.

Именно поэтому Фихте в «Речах» говорил и мог говорить лишь о двух потенциальных нациях, выступивших к его времени в мировой истории. Первой из них является древняя нация, раздвоенная на греков и римлян. Усилиями древних римлян человеческий дух переходит от стихийного разума, присущего древним грекам, к рассудку. Второй потенциальной нацией является новая, или, как говорит Фихте, свежая нация, тоже раздвоенная, но уже на новых римлян, выходцев из единой родины всех германских народов, и собственно немцев, оставшихся в её пределах. Романские народы, в том числе французы, вышли, по Фихте, из Германии для того, чтобы вместе с латинским языком перенять у римлян рассудок, а немцы остались на родине, чтобы развить рассудок до самосознательного разума и тем самым «продолжить образование человеческого рода на пути древности» [625/144]. Немцы начинают, таким образом, развитие разума ещё отнюдь не из него самого, а только из рассудка, который они посредством романских народов унаследовали от древних римлян. Продолжив своей Реформацией дело, начатое романским Ренессансом, немцы, согласно Фихте, образуют с романцами «общую нацию» [625/144]. Вот почему немецкое национальное воспитание, имея целью истинную философию, оказывается одновременно и воспитанием к истинной религии: «Воспитание к истинной религии есть тем самым последнее предприятие нового воспитания» [582/92]. Если охарактеризовать эту религию по форме, то она есть религия разума, возникающего из рассудка. По содержанию же истинная религия совпадает с лютеранством, ибо в том, что свободные люди не ищут блаженства вне себя и за гробом, Лютер, по Фихте, «стал прообразом всех будущих эпох и полностью закончил для нас все» [635/155]. Церковная Реформация, говорит Фихте, есть «последнее великое и в известном смысле законченное мировое дело немецкого народа» [629/148]. Именно поэтому Фихте полагает, что основой истинной религии вместо старого учения церкви должно стать его наукоучение. Оно должно было лечь в основание нового вероучения, но в действительности этого не произошло и произойти ещё не могло, ибо даже совершенная рефлексия мышления в наукоучении Фихте не могла положить конец эпохе рефлексии мировой истории человеческого духа. Она лишь сознательно выразила в философской форме эту объективную рефлексию духа – то состояние мира, в котором дух ещё не достиг абсолютного единства с собой. Поэтому и самое радикальное искусственное мероприятие, предлагаемое Фихте для начала нового воспитания – полное отделение по-новому воспитываемых детей от воспитанных по-старому родителей и передача воспитанников в руки учёных, получивших специальное философское образование – было бы не в состоянии помочь делу национального воспитания каждого немца в полноценного человека. Самим необходимым процессом всеобщей истории образования христианство у немцев было поставлено в связь лишь с рассудком Древнего Рима, а не с разумом Древней Эллады. Поскольку новая пайдейя из этой связи произойти ещё не могла, постольку свести конец с началом всеобщей истории образования немцам было не суждено. Не случайно, стало быть, немецкий народ оказался невосприимчивым к учениям Фихте и Гегеля, а то, что говорили Гитлер и Геббельс, большинству немцев пришлось по вкусу.

Даже из столь краткого анализа положения немецкого народа во всеобщей истории образования ясно, что эта история не могла быть закончена этим народом. Поэтому в действительности «Речи» Фихте обращены не к немецкой, а к иной потенциальной нации. К какой же именно? Ответ на этот риторический вопрос уже прозвучал: они обращены, прежде всего, к русской нации, а также к потенциальным нациям других народов России и мира.

Почему же именно к ней? Потому, что после Фихте горизонт всеобщей истории образования человеческого духа очевидно расширился с Запада на Восток. В круг этой истории теперь входят как абсолютный Восток мира, включающий Китай и Индию (что было признано уже Гегелем), так и относительный Восток Запада и, по совместительству, Запад Востока, т.е Россия (что демонстрирует пока лишь реальный ход мирового исторического процесса, только начинающий осознаваться современной философией истории (6)). Как всякое реальное всеобщее, мировая история образования человеческого рода в себе конкретна и поэтому отнюдь не сводится к истории Запада от древних греков до немцев. Эмпирия истории (решающая роль России в разгроме наполеоновской Франции и взятии Парижа в 1814 году, решающая роль СССР в разгроме нацистской Германии и взятии Берлина в 1945 году, его активное участие в образовании Организации Объединённых Наций и Китайской Народной Республики, роль учения Льва Толстого в формировании мировоззрения махатмы Ганди и обретении суверенитета Индией) без каких-либо натяжек подтверждает ключевое положение России в истории образования конкретно-всеобщего единства всего человеческого мира. Сам процесс мировой истории выразительно указывает на то, что первым заключить, завершить её, прежде других народов став действительной нацией, предстоит именно русскому народу, чьё место рождения и распространения соединяет собой оба континента, на почве которых исторически развивалось воспитание человеческого рода, а духовные способности имеют характер универсальной одарённости, прекрасно выраженный Александром Блоком в «Скифах»:

Мы любим всё – и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё – и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…

Какие же уроки следует извлечь русскому народу и другим народам России из закономерной неудачи фихтевского проекта национального образования и воспитания? Какие его недостатки, кроме его несомненных достоинств, могут и должны пойти нам впрок?

Первый, спекулятивно-теоретический урок состоит в том, что в образовании вообще и в философском образовании в особенности требуется преодолеть точку зрения рефлексии, на которой ещё стоит Фихте. Это означает, что в основание системы национального образования и воспитания нельзя положить ни одно из классических философских учений, включая гегелевское, не говоря уже о современных философских концепциях, ибо все единицы этого множества не являются философской наукой как таковой. Необходимо завершить начатое Гегелем снятие исторической формы развития философии в логической форме философской науки, чьё всеобщее содержание только и может стать основанием и результатом всего процесса образования и воспитания действительной нации.

Второй, практически-педагогический урок состоит в том, что так, как предлагал Фихте, воспитание действительной нации начать нельзя. Национальное воспитание, вопреки ему, не может быть «совершенно новым воспитанием». Предыстория образования нации должна остаться при ней, ибо исторический опыт народа, как признаёт сам Фихте, есть вовсе не чистый лист, а готовящийся к новому рождению зародыш сознательного понятия. Делать, как требует Фихте, решительный разрез в истории народа, отделяя подрастающее поколение от взрослых, совершенно ни к чему – необходимо, напротив, на философской основе воспитывать и развивать эту потенцию всеобщего до тех пор, пока из опыта духа народа это понятие само не явится как понятие. Нужно, конечно, запастись терпением, но только такой процесс национального воспитания русского народа, а затем и национального воспитания других народов России может быть по праву назван новой пайдейей, причём своеобразной и неповторимой у каждого из её особенных народов.

Поэтому третий, практически-политический урок заключается в том, что действительный процесс национального самоопределения русского народа ни в коем случае не требует ни отделения этого народа от других народов России, ни их русификации. Напротив, он выступает закономерным продолжением предшествующей истории Руси-России, в том числе и её советской эпохи – продолжением, с необходимостью ведущим все её особенные народы ко всеобщему благу. Только способом национального образования и воспитания может быть осуществлено священное право всех особенных народов на действительное национальное самоопределение без противного всеобщей человеческой природе их обособления и отделения друг от друга. Лишь на этом пути, впервые указанном Фихте, Россия когда-нибудь станет республикой действительных наций, которой уже никогда не будет грозить распад на этнические государства и война с другими народами мира.

Спасибо за внимание!

(Аплодисменты)

ПРИМЕЧАНИЯ К ДОКЛАДУ:

(1) См.: Ильин И.А. Путь к очевидности. – М., 1993. – С. 218-219. «Конечно, надо признать, – утверждает он на с. 219, – что патриотизм слепого инстинкта лучше, чем отсутствие какой бы то ни было любви к родине».

(2) См.: Оно Й. Память о Джоне. – Екатеринбург, 2007. – С. 16.

(3) См.: Фихте И.Г. Замкнутое торговое государство // Фихте И.Г. Соч. в двух тт. – Т.II. – СПб.: Мифрил, 1993. – С. 225-358.

(4) Свой взгляд на ход мировой истории, число и порядок его необходимых эпох Фихте незадолго до «Речей» развернул в цикле лекций «Основные черты современной эпохи» (См., напр.: Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи // И.Г.Фихте. Соч. – СПб.: Наука, 2009. – С. 398-596). Краткое изложение фихтевской философии истории как предпосылки «Речей к немецкой нации» см.: Иваненко А.А. «Речи к немецкой нации» спустя 200 лет // Фихте И.Г. Речи к немецкой нации / И.Г. Фихте; пер. с нем. А.А. Иваненко. – СПб.: Наука, 2009. – С. 11-21.

(5) Fichte J.G. Reden an die deutsche Nation // Fichte J.G. Werke in zwei Baenden. – Bd. II. – Hrsg. von Peter Lothar Oesterreich. – Frankfurt am Main: Deutscher Klassiker Verlag, 1997. – S. 548. Ср.: Фихте И.Г. Речи к немецкой нации / И.Г. Фихте; пер. с нем. А.А. Иваненко. – СПб.: Наука, 2009. – С. 53. В дальнейшем ссылки на эти издания будут даваться в тексте с указанием в квадратных скобках только соответствующих страниц немецкого и русского текста, разделённых косой линией.

(6) См.: Ломоносов А.Г. Возвращение к себе. Опыт трансцендентальной философии истории. – СПб.: Изд-во С.Петерб. ун-та, 2007.