KILINSON

Философия начинается с удивления. Достаточно увидеть в привычном нечто большее, и мы уже на уровне чувства схватываем то сократическое «знание незнания», что мир намного интереснее, чем нам обычно кажется. В этом можно убедиться, попытавшись найти ответ на известную философскую загадку: «Слышен ли звук падающего в лесу дерева, если рядом никого нет?».

Казалось бы – ответ на загадку прост и тем, кто сомневается, что звук слышен, достаточно проверить это с помощью электронных записывающих устройств. Однако, у нас не так много времени, чтобы приводить в пример задачи с простыми ответами. Технические средства, позволяющие человеку воспринимать информации больше, нежели он получает от собственных органов чувств, дают лишь материал наблюдений и только ведут к знанию, но сущность самих знаний не раскрывают и раскрыть не могут, так как это уже дело настоящего, а не искусственного интеллекта, т.е. разума. В свою очередь, познание этих сущностей и их взаимосвязей выводит нас далеко за пределы той очень маленькой области реального мира, который доступен нам в чувственном опыте даже с помощью сколь угодно продвинутого инструментального сопровождения этого опыта.

В именитом научно-популярном американском журнале Scientific American эта загадка была поставлена следующим образом: «Если на необитаемом острове упало бы дерево, издавался ли там звук?». В статье следовал ответ: «Звук — это воздушные вибрации, передающиеся на наши чувства через ушную систему, и признающимся таковым только в наших нервных центрах. Падение дерева или другое механическое воздействие будет производить вибрацию воздуха. Если не будет ушей, чтобы слышать, не будет и звука». Таким образом ответ отрицательный: звука падающего дерева не будет. На этом можно было и завершить наше размышление. Однако, возлагая на него миссию популяризации философского метода, попытаемся подробней обосновать их ответ, а кроме того, отнесемся к нему критически.

Для начала обратимся к высказыванию человека, первым назвавшим себя философом – к Пифагору (пр. 570—490 гг. до РХ). «Чувственное ощущение сообщает душе о присутствии вещи, данной в ощущениях, но не может сказать, что это, а только наслаждается или страдает от соприкосновения с нею. Разум же помогает душе постигнуть суть явлений и вещей, которые не даны в ощущениях». Тем самым Пифагор пояснил, что не органы чувств дают нам видимую картину мира; чувство вообще не есть функция телесных органов (глаз, ушей и тд), хотя без них оно осуществляться не может. Органы чувств лишь сообщают об испытываемом воздействии, а создает и дает нам в представлении некоторый образ этого воздействия только ум, который, находясь в нашей душе, постигает то, что мы восприняли органами чувств. К примеру, чувство боли, испытываемое сознанием человека и соответствующая этой боли рана – весьма различные вещи: рана, как механическое повреждение, не содержит в себе боли, но все же боль сопровождает ранение, информируя сознание о неблагополучии тела.

«Душа человека — это в известном смысле всё», — вторил Пифагору через столетие другой грек, Аристотель (384-322 гг. до РХ), развивая мысль своего соотечественника Парменида (пр. 515-270 гг. До РХ) о том, что мышление и бытие есть одно и то же, потому что бытие как таковое (а не бытие падающего дерева со всеми производимыми им эффектами) существует только для мысли и в мысли. Это достижение ранней античной философии – тождество мышления и бытия – и на сегодняшний день является трудным пунктом в избавлении от привычки (том числе и многих учёных) считать, что мышление – это одно, а предмет мышления есть всегда что-то другое.

Применительно к поставленной задаче это значит, что протекающие во времени вибрации (волны) от падающего дерева становятся звуком после их восприятия и дальнейшего преобразования сознанием человека. Не будет воспринимающего эти волны субъекта, некому будет и преобразовывать их в звук. То есть, не будет человека, или иного существа, дух которого может их воспринять, останутся только потенциальные к восприятию вибрационные волны, содержащие хаотический шум, вызываемый происходящими в мире явлениями, вычленить из которого звук, в том его представлении, которое свойственно человеку (или иному существу), без участия души невозможно. Более близким механико-материалистическому мировосприятию образом, сводящему биологическую жизнь к физическим процессам, можно пояснить это так: через уши человека этот шум с помощью нервов передается в форме электрических импульсов в человеческий мозг, в котором и происходит его преобразование в те звуки, которые мы слышим.

Спустя два тысячелетия после рассуждения греков (непросто усваиваются философские знания), английский философ Беркли (1685-1753) высказал мнение, что «шум, который я слышу, есть не следствие того или иного движения или столкновения окружающих тел, но их знак», подразумевая, что «действительное существование вещи состоит в её воспринимаемости». И «вещи, непосредственно воспринимаемые, суть идеи, которые существуют только в уме». При этом мыслитель не преминул высказать свое отношение к тем, кто не в состоянии понять этого: «Странным образом среди людей преобладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи, имеют существование, природное или реальное, отличное от того, что их воспринимает разум», тем самым пояснив, что в формировании картины мира человеческая мысль играет далеко не последнюю роль. А позже он дополнил это суждением о необходимом скептицизме философского мышления: «От того и происходит, как мы видим, что философы не доверяют своим ощущениям и сомневаются в существовании неба и земли и всего, что они видят и осязают, и даже своих собственных тел».

По Беркли, «материя есть нечто умопостигаемое» и отвечая на заданный в американском журнале вопрос, этот англичанин убеждал бы нас в том, что как дерево, так и сам звук, якобы издаваемый им, суть идеи, воспринимаемые и опредмечиваемые нашим сознанием и, разумеется, звука в материальном его представлении как существующем сам по себе, без восприятия этой идеи человеком, нет и быть не может, ибо «вещи, непосредственно нами воспринимаемые, суть идеи, которые существуют только в уме». Ограничимся этим заключением Беркли (кстати, неплохо выраженным в известном кинофильме «Матрица») и возвратимся к нашей задаче.

Шум, с помощью которого объект заявляет о себе в природе (сообщает наблюдению определенную направленность на объект и его содержание), характеризуется беспорядочными колебаниями различной физической природы и представляет собой мир случайности, задача установить непосредственную или осмысленную закономерность которого отведена сознанию живого существа. По этому поводу немецкий философ и учёный товарищ Кант заметил, что «так как во внешнем мире нет никакой всеобщности, то её надо искать во внутреннем – в мышлении», подразумевая, что только оно делает мир не случайным. Благодаря мышлению шум, который в природе сам по себе не может быть выделен в отдельную категорию колебаний (феноменов), исходящих либо от падающего дерева, либо раскатистого грома, либо от существования множества органических клеток и звездных систем (которые также издают свойственные их движению звуковые колебания), упорядочивается нашим мышлением в ту объективную реальность, которая зависит от существования и деятельного внимания человека. По сути, внешнего мира как такового отдельно от нашего внутреннего мира (мира сознания) не существует. Они дополняют друг друга и не могут быть поняты раздельно. В качестве примера, кроме звука, можно привести цвет, который тоже только кажется нам независимым от нас качеством предмета, но существует только во взаимосвязи с восприятием человека. Согласно некоторым определениям, цветом называется восприятие человеком определенного электромагнитного излучения (соответственно, звуком называется восприятие им колебаний волн в пространстве). От этого цвет, как и звук, различно представляется как разными людьми, так и в разных психо-эмоциональных состояниях.

У человека и животных, в соответствии с их инстинктивными побуждениями и потребностями, сформировались различные чувственные функции. «От этого ящерица, которая слышит любой самый тихий шорох, не слышит пистолетного выстрела» (Шелер), не в состоянии будет, в отличие от человека и других животных, вычленить из природного мира звук падающего дерева, по силе и амплитуде колебаний схожий с пистолетным. Летучие мыши и дельфины, наоборот, слышат ультразвуки – колебания высокой частоты, которые не в состоянии без технических средств ощутить человек. Впрочем, это не значит, что физических проявлений в определенном частотном диапазоне (электромагнитных волн, световых лучей и т.д.) не существует самих по себе. Они есть, но природный мир безгранично многообразен, а потому при отсутствии сознания он есть абсолютная абстракция, т.е. хаос. Чувственный же опыт живого организма затрагивает лишь те элементы и стороны реально существующего мира, с которыми он связан по жизни. «В этом смысле нет вообще никаких, так называемых, «границ познания», есть лишь границы познания, которые относительны к определенному виду познания и к определенному множеству его носителей» (Беркли).

Таким образом, звук падающего дерева будет существовать только при наличии чувственно воспринимающего его сознания. При этом прафеномен звука (его бытие, которое потом и преобразуется сознанием из абстрактного шума в звук), не зависит от случайного наличного бытия человека или животного. Иначе реальность окружающего мира можно свести к собственной фантазии (крайней форме субъективного идеализма – солипсизму).

Эту проблему по-разному пытались объяснить различные мыслители. Тот же Беркли считал, что непрерывность существования вещей, т.е. невозможность их исчезновения тогда, когда они никем не воспринимаются, обеспечивается их постоянным восприятием Богом. С точки зрения Юма, хотя чисто теоретически невозможно доказать существование внешнего мира и других людей, необходимо верить в их реальность, ибо без такой веры практическая жизнь и познание невозможны. Согласно Канту, опыт является конструкцией Я, создаваемой из полученных им ощущений. Но это у Канта не эмпирическое я, а Я трансцендентальное, в котором, в сущности, стирается различие между мною и другими.

Вместе с тем, будет логичным признать, что пространственно-упорядоченный мир существовал ещё до появления в нём первого человека, пусть в неопределенной сознанием форме, но существовал независимо от него. И все предметы в нём воздействовали и продолжают воздействовать по тем же законам не только на человека, но и на друг друга и на тела всех живых существ, обладающих различными системами ощущений.

Тогда, как считал Шелер, возможно «отнести сферы бытия, существующие независимо от кратковременно живущего человека, к актам единого надиндивидуального духа, который должен быть атрибутом первосущего, который деятельно проявляет себя в человеке и посредством него растет». То есть, в отсутствии восприятия конкретного человека звук будет возникать в неразвитой (физически неопредмеченной, необъектированной) форме и звуком как таковым ещё не ставшим (как будет ошибочным назвать лучи света, падающие на матрицу фотоаппарата, изображением, так как последнее получается только после воссоздания изображения в электронном процессоре по алгоритмам, заданным человеком, исходя из своего визуального предпочтения). То есть, сама сущность вещей есть нечто существующее само по себе, а понятие, представление этих сущностей – то наличное бытие, которое мы созерцаем, необходимым образом связано с наличным бытием мира земных организмов. В этом смысле видится, что бытие человека как демиурга (сотворца) предметного мира представляет собой первый шаг к идее Бога.

Таким образом, в зависимости от точной постановки вопроса, задача предполагает несколько вариантов ответа: «существует звук» или «он слышен», или «издается» – это разные состояния процесса. В случае «будет ли существовать звук падающего в лесу дерева, если рядом никого нет?», решение представляется следующим. При отсутствии живых существ, способных определить его как звук, звук не будет существовать. Будет иметь место только потенция звука до тех пор, пока этот прафеномен не будет соединен с живым сознанием. К примеру, позже, в моменте прослушивании электронной записи – здесь важен момент взаимосвязи с восприятием. В случае «слышен ли звук?» ответ, очевидно, должен быть таков: если нет того, кто его слушает, он и не будет услышан. Если же мы спрашиваем «издается ли звук?», верным будет ответ, что издается некий знак, который и обращает внимание сознания на себя (ибо вещи – вещают) с целью дальнейшего преобразования этого знака в звук.

Делая вывод по этому краткому исследованию, можно заметить, что:

(1) полнота знаний о предмете «не может быть редуцирована к числу наблюдений за ним, скорее, содержание и число этих наблюдений целиком зависят от полноты, с которой он дан. Тем более полнота не может быть сведена к ощущениям от предмета» (Шелер);

(2) наука предоставляет человеку безграничную широту познания о внешнем мире, но, с другой стороны, наука естественно ограничена адекватностью познания и соответствующей ей «полнотой» содержания предметов. Наука не в состоянии преодолеть относительность предметов к специфически человеческой организации. Прежде всего это относится к позитивизму, который черпает содержание форм бытия исключительно из чувственных данностей ощущений; по этой причине он не может не объявить (игнорировать) бессмысленными и основанными на ложной мыслительной привычке не только метафизические ответы, но уже и вопросы такого рода (то есть и эту задачу также);

(3) так как наука основывается на ощущениях человека, то адекватность научного познания уменьшается в той мере, в какой её предметы становятся независимыми от содержания человеческого восприятия. В этом случае наука вынуждена повышать уровень символизации предметов. Так, цвета и звуки, которые не существуют вне связи с сознанием, приобретают в науке самостоятельное существование. Но само «чистое» содержание становится неопределенным для науки. В этом смысле наука через введение законов, на деле определяющих взаимосвязь явлений, полученных через восприятие человека, создает бесконечный процесс псевдо-чистых, независимых от человека систем. Любая попытка доказательства неизбежно предполагает предданное как закон, в соответствии с которым идет доказательство, т.е. эта попытка впадает в круговое доказательство. «Наука значительно повышает уровень символизации того, что еще дано в естественном мировоззрении. Цвета и звуки, например, целиком и полностью становятся для нее простыми знаками, в физике— знаками движений некоторого субстрата, который, согласно научному взгляду на мир, существует даже у светового луча, даже у его преломлений в различных субстанциях, в физиологии — знаками химических процессов в зрительных нервах, в психологии — знаками так называемых «ощущений» (Шелер). В этом смысле будет уместным задать вопрос о существовании законов Ньютона, если бы не было самого Ньютона, ответ на который не столь очевиден и связан с выявлением закономерностей, основанных в том числе на витальных свойствах личности;

(4) Таким образом, чувственность связана с непрерывно изменяющимися единичными объектами, в то время как интеллектуальное познание есть познание неизменного, всеобщего. Только соединение результатов науки, обращающейся к реальности, с философией, обращающейся к сущности, и соединение их результатов с результатами аксиологических дисциплин (общего учения о ценностях, эстетики, этики, философии культуры) ведет к целостному решению всех феноменологических задач. Именно поэтому главным вопросом, в котором сходятся все основные философские и научные проблемы Кант обозначил: «Что такое человек?». Он справедливо учил: всякое предметное бытие как внутреннего, так и внешнего мира следует сначала соотнести с человеком. Все формы бытия зависят от человека. Весь предметный мир и способы его бытия не есть «бытие в себе», но есть встречный набросок, или «срез» этого бытия, в себе соразмерный духовной и телесной организации человека.

Руководящая идея при этом такова: высшая основы всего того, что способно быть предметом, сама не может быть предметом, ибо она есть лишь чистая совершаемая актуальность как атрибут вечно созидающего самого себя бытия. Мысль есть не копия видимой, чувственно-воспринимаемой реальности, а постижение действительного бытия, которое без неё познать невозможно, поскольку его без неё нет. Человек, таким образом, не копирует некий существующий или имеющийся готовым в наличии ещё до сотворения Богом «мир идей» или «провидение» – он со-зидатель, со-основатель и со-вершитель идеальной последовательности становления, становящейся в мировом процессе и в нем самом. Человеческая душа есть то единственное место, посредством которого первосущее понимает и познает самого себя. Метафорично на этот счет выразился античный философ Плотин, назвавший космос «разукрашенным трупом», намекая на этимологию слова «космос» (на­ряд, упорядоченное украшение) и на то, что без формы и красоты, сообщаемых ему душой живого существа, материальный мир есть нечто безжизненное и не-сущее.

В своем развитии задача может быть поставлена и следующим образом. На каком основании происходит восприятие гармонии звуков в музыкальный тон? Каким образом наше сознание из звука выделяет, создает музыку? Ведь известен такой факт: средневековые путешественники, услышавшие музыку экзотических мест, часто описывали её как невообразимый шум, так как их мироощущение не было адаптировано к принятому в незнакомой стране характеру звучания. Будет ли для человека из дебрей Амазонки являться музыкой мелодия, исполняемая симфоническим оркестром? Или это будет для него просто невыносимый шум, от которого он завоет, как собака? Не менее интересна задача о восприятии красоты, которая, как мы уже понимаем, так же не существует сама по себе, без деятельного участия человека. Но это – темы уже другого размышления.