KILINSON

Аннотация. В статье рассматриваются проблемы междисциплинарных взаимодействий в российской социологии. Главную проблему социологии и, соответственно, междисциплинарных взаимодействий внутри нее автор усматривает в том, что в профессиональном сообществе социологов нет консенсуса в отношении дисциплинарной идентичности социологии. Она выступает в роли крыши для междисциплинарных взаимодействий и всякого рода междисциплинарных синтезов, в том числе сомнительных, при том что ее собственные дисциплинарные интересы часто не осознаются либо игнорируются. Автор указывает на вероятные причины сложившегося положения вещей. Как один из способов изменить его он предлагает критический анализ социологического знания с позиций социологии знания.

Ключевые слова: социологическое знание; междисциплинарные взаимо- действия; междисциплинарный синтез; дисциплинарная идентичность социологии; эклектика; миф; научная социология; философская социология.

Читать статью в формате PDF можно ЗДЕСЬ

Другие статьи Малинкина А.Н ЗДЕСЬ

Далее выдержки из статьи...

Междисциплинарный подход бывает востребован в трех идеально- типичных ситуациях. Во-первых, когда он вызывается к жизни внутренней логикой развития самого познания, то есть имманентной эволюцией знания. Во-вторых, когда он оказывается востребован вследствие воздействия на познание со стороны внешних для него объективных факторов, то есть реальных сил (общественных, политических, экономических и др.), трансцендентных по отношению к знанию и внутренней логике его развития. В-третьих, когда он нужен познающему субъекту (одному ученому либо группе ученых), который открывает новый, как он предполагает, еще не изученный сегмент реальности или выдвигает новую, как он думает, идею, для подтверждения своих предположений и гипотез.

Существуют самобытные познавательные формы отношения человека к миру, соответственно, различные виды познания и формы знания — обыденно-практическое, мифическое, научное, философское, художественное (искусство), религиозное и др.

Новейший западный социологический «мейнстрим», на который привычно ориентируется российская социология, продолжает стремиться к научному знанию по образцу естественных наук, оставаясь в рамках сциентистской парадигмы. По-прежнему, в духе «позитивной философии» О. Конта, он лицемерно открещивается от философии, неявно опираясь на сильные философские допущения, — явное обращение к ней означало бы для него грехопадение в «метафизику» (в худшем смысле этого слова). За это институционализированное лицемерие приходится платить дорогую цену: в жертву приносятся все возможные сущности, ценности, смыслы, качества, включая особенности культурно-исторического формирования социальных отношений, социальных институтов, национально-культурных ментальностей, этосов, жизненных миров и др. Социология как дисциплина упрямо домогается «научного» статуса за счет сакрально-жертвенного обесчеловечения социального познания, его квантификации и ценностной нейтрализации, путем компенсаторного применения математических моделей и новомодных (у нас иноязычных) терминов, выполняющих магическую функцию «волшебных слов». Но давайте разберемся в том, что происходит на самом деле. Как только социальный исследователь встает на позиции научной социологии, он пытается изучать психологические процессы так, как если бы у людей, которые в них участвуют, не было «души». Он пытается изучать мнения людей, основываясь на их ответах на его вопросы так, как если бы они не испытывали при этом никаких «чувств», но руководствовались только рассудком. Он пытается изучать культуру, науку и искусство так, как будто бы «духа», «душевно-духовных» актов и «духовных ценностей», которые их создают, вовсе не существует. Он пытается изучать общество так, как если бы в нем не было людей, живых социальных существ, имеющих духовную «личность», но есть лишь безликие «индивиды», анонимные «субъекты», абстрактные «акторы». Наконец, традиционно ориентированный социолог религии декларирует, что типы конфессиональной религиозности, процессы религиозного группообразования и прочее он изучает так, как будто «Бога» нет; понятие «священное» для него — это всего лишь конвенциональный групповой символ, не имеющий сущностного и тем более субстанциального смысла. Ну, просто «договорились» люди...

Исходный пункт научного познания — обыденное, повседневное практическое сознание.

Все что, делает человек, имеет прагматический смысл, даже пресловутое Кантово «целесообразное без цели». Как ни странно, остается именно то, что изначально двигало и двигает всякое научное познание. Это своего рода антропологическая вытяжка, антропологизм в его чистом, рафинированном виде — волевое стремление человека как родового существа подчинить и контролировать все естественные процессы и явления: знать, чтобы предвидеть, а предвидеть, чтобы управлять и господствовать. Неспроста основатель философии и науки Нового времени лорд-канцлер и пэр Англии Ф. Бэкон, впоследствии и его секретарь Т. Гоббс так любили цитировать латинскую поговорку “ipsa scientia potestas est” («знание само по себе сила»), вкладывая в нее особый смысл. Понимают ли его социологи и если да, то насколько глубоко?

Разумеется, в социальности всех социальных животных, не исключая и человека, есть нечто общее, например способы группообразования, формы самоорганизации и т. п. Их еще в XIX в. изучала так называемая «животная социология», воскресшая сегодня на Западе2. Но у всех соци- альных животных, кроме человека, нет культуры и истории, ибо у них нет способности, выходящей за границы практического интеллекта, — нет разумного духа. Так, у муравьев и пчел нет «истории», в человеческом, то есть культурном, смысле, — есть лишь естественные истории муравейников и пчелиных роев как частей (биогеоценозов) природного мира, правда, живущим в них насекомым недоступны и их естественные истории. У них нет своей «культуры» как результата осмысления истории своей жизнедеятельности на основе сравнения с жизнедеятельностью других социальных животных — есть лишь актуальное поведение, регулируемое главным образом инстинктами, и напоминающее (правда, только человеку) сельскохозяйственную «культивацию».

Фундаментальное различие между животными и человеком основоположник современной философской антропологии М. Шелер афористически выразил, назвав человека «протестантом жизни»: только человек способен разумно-духовно подавлять свои инстинкты и рефлексы, направлять их и управлять ими в высших (то есть сверхприродных) целях. Животные, писал Шелер, существуют в окружающей среде (Umwelt), че- ловеку же открыт мир (Welt).

Очеловечение этоса социальных животных путем аргументации ad hominem либо социобиологически аргументированное оскотинивание человека — это ложная дилемма. Оба заблуждения — следствия одной и той же принципиальной ошибки: непонимания или игнорирования экзистенциальной самобытности человека, уникальности положения человека в космосе.

«Матрица в переводе с латинского означает “матку”, основу, первичную исходную модель, форму, порождаю- щую дальнейшие последующие воспроизведения чего-либо. Соответственно, институциональная матрица общества означает первичную модель базовых институтов, то есть связанных между собой экономических, политических и идеологических институтов, находящихся во взаимно однозначном соответствии». Способ социального бытия институциональной матрицы Кирдина описывает словами Шекспира: «Ты вырезан Природой как печать Чтоб в оттисках себя передавать». И поясняет: «это означает, что институциональная матрица инвариантна относительно действий людей...».

История человечества свидетельствует: люди не могут жить без мифа. Если какой-то героический миф сплачивает народ, мобилизует его солидарную энергию на труд и подвиг из любви к родине — это одно. И совсем другое, если со- циально-мифологическая конструкция базируется на ненависти, вражде, ресентименте, которые обычно лежат в основе этнических, национальных, расовых, цивилизационных предрассудков [10]. Примером являются запад- ные негативные стереотипы о России. Они стали «прописными истинами» в Европе и США, но, увы, их разделяют и у нас, выдавая за самокритику с позиции здравого смысла в стиле лакея Смердякова [14]. Как верно отме- чал А.Ф. Лосев, «всякая реальная наука мифологична, но наука сама по себе не имеет никакого отношения к мифологии» [7, с. 20].

А так как в Конституции РФ был провозглашен отказ от всякой идеологии, российские социологи ощутили себя полностью свободными от каких бы то ни было «гранд-нарративов». Но подобно тому, как падение коммунистической морали и отказ от «морального кодекса строителя коммунизма» не означают освобождения людей от морали вообще, а граждан — от социальной этики, так и отречение от великой философии, пусть и застывшей в догматической схоластике, не означает, что «общая» и тем более «теоретическая» социология в России должны разрывать логически необходимые и исторически традиционные связи с философией истории и социальной философией. Последние призваны отвечать на вечные (конститутивные) вопросы человека как личности, необходимо выходящей в социокультурное и культурно-историческое измерения.

Разница лишь в том, что с начала 1990-х отпали за- преты на некоторые темы и утратили силу нормы идеологического характера, в первую очередь требование относиться к западным идеям критически. Поскольку заимствования у нас, как правило, некритиче- ские и не предусматривают адаптации к российским социокультурным реалиям, эти предпосылки и концепции остаются неосознанными. Их трансплантация в корпус отечественного социологического знания часто приводит к эклектике.

... засилье квазинаучных жаргонизмов в роли «волшебных слов», компенсирующих недостаток подлинного знания об обществе, в котором мы живем; отсутствие у многих социологов ясного представления о методологии, которую они используют, — все это, разумеется, не продвигает российскую социологию вперед, а лишь создает иллюзию движения.

... либо окончательно выродиться в институциональную бюрократизированную машину для проведения предвыборных и маркетинговых «соцопросов».

я, он должен исключать сознательное мифотворчество по ресентиментному образцу: «забудем обо всех запретах, наложенных на социологию в советское время, чтобы предаться всем прелестям “постмодерна”». Не все запреты, наложенные на социологию в советское время, были абсурдны, ибо исходили не только из веры во всесилие марксистко-ленинской идеологии, но также из универсальных познавательных норм и идеалов, прежде всего общенаучных; не все пре- лести «постмодерна» для нас приемлемы, поскольку некоторые из них противоречат философским и культурным императивам, выработанным европейской и российской цивилизациями.

Необходимо развивать философскую социологию как направление социального познания, альтернативного сциентистскому проекту О. Конта. Бытийная основа человеческого знания в своей сущности социальна, поэтому первично располагает «знанием» не отдельный человеческий индивид, но только социум, общество. Все свое знание — как научное, так и вненаучное, — индивид получает из культурно-исторического наследия обществ и цивилизаций, становясь духовной личностью посредством интеграции в социум.