KILINSON

1.
В эпоху традиционную было обычным делом, когда монах или священник преподавали в университете, занимались наукой и философией, были основателями научной школы. Такие Отцы Церкви как, допустим Св. Иоанн Дамаскин, Св. Василий Великий, которые теперь воспринимаются нами как исключительно богословы, для современников были и философами, и учеными, вспомним, что Св. Василий Великий был автором комментария к «Шестодневу» и по сути — создателем православной натурфилософии, Св. Иоанн Дамаскин написал фундаментальный труд о диалектике, по которому долгое время учились в византийских школах, и который оказал влияние на западную, схоластическую традицию. В Западной Европе в Средние века людьми церковными, большей частью монахами, были разработаны величайшие философские системы, не утерявшие значение и по сей день, как, например, томизм, философия монаха доминиканского ордена Томаса (Фомы) Аквинского.

Поле возникновения государств светского типа — в Европе это произошло в конце 18-го века, а в России — в начале 20-го — религия стала восприниматься как частное дело каждого человека, а монашество — как полнейший уход из мира, от его забот и дел, и значит, и от светской науки. И тем более удивительно, что уже в Советской России жил монах, который был не только человеком благочестивым и страдальцем за веру, но и прославился своими трудами в области светской философии и науки, преподавал в светских вузах и даже основал собственное научное направление и научную школу, будучи вынужденным, конечно, по вполне понятным причинам при этом скрывать свое монашество. Речь идет о монахе Андронике, в миру — Алексее Федоровиче Лосеве, выдающемся русском философе-платонике и филологе, справедливо называемом последним мыслителем Серебряного века.

2.
Алексей Федорович Лосев родился 23 сентября (10 сентября старого стиля) 1893 года в городе Новочеркасске, столице Области Войска Донского1. Его мать — Наталия Алексеевна Лосева (в девичестве Полякова) была дочерью священника, протоиерея Алексея Полякова, женщиной глубоко религиозной, строгих правил. Воспитывала она сына одна. Ее муж, отец Лосева — Федор Петрович, талантливый музыкант, склонный, однако, к богемной жизни, бросил жену, когда будущий философ был еще ребенком, а ее собственный отец, протоиерей Александр Поляков умер вскоре после рождения внука, завещав, правда, им с дочерью некоторые средства. Лосев учился в классической Новочеркасской гимназии, проявив с 4 класса явные способности и тягу к наукам. Среди его гимназических учителей можно отметить Иосифа Антоновича Микша, известного ученого-античника, друга Ф. Ф. Зелинского. Он привил Лосеву любовь к древним языкам и античной культуре, которую тот пронес через всю жизнь. Лосев поражал своих учителей талантами, усердием, ранней тягой к самостоятельному научному творчеству (уже в гимназии он написал работу о Руссо). Он с упоением читал Платона и Соловьева, увлекался астрономией, страстно любил театр и музыку и сам брал уроки игры на скрипке. В то же время уже тогда у Лосева тесно переплетались любовь к науке и культуре и строгая, глубокая религиозность. В отличие от многих своих современников и ровесников он не пережил периода «Богоотрицания», увлечения материализмом и атеизмом, он всегда оставался православным христианином и на все, в том числе и на научные вопросы, старался глядеть с позиций православного миросозерцания. Это изумительное свойство сохранилось у Лосева на всю жизнь, уже в старости он говорил, что другие жалуются, что сердцем веруют, а умом сомневаются, а у него всегда было наоборот — умом он всегда твердо был убежден в бытии Божием и видел, что все аргументы разума, любая глубокая философия и научная доктрина свидетельствуют об этом, а вот «сердчишко» трепетало.

После окончания гимназии Лосев поступил в Московский Императорский университет, где сразу же проявилась его горячая любовь к древнегреческой культуре. Учился на двух отделениях историко-филологического факультета — философском и классической филологии. Кроме того, молодой Лосев увлекается и психологией, работает в институте Г. Челпанова, занимается исследованиями в области психологии личности. По рекомендации Челпанова, Лосев попадает на заседания знаменитого Религиозно-философского общества им. Вл. Соловьева, где слушает выступления знаменитых философов Серебряного века С. Н. Булгакова, С. Л. Франка, И. А. Ильина, П. А. Флоренского, Е. Н. Трубецкого, Н. А. Бердяева, В. Иванова, знакомится с ними. На старших курсах выпадает еще одна удача — научная командировка в Германию — страну, знаменитую своими великими философами и не менее великими классическими филологами — Целлером, Виламовицем-Мейендорфом, Ницше, Гомперцем и т.д. Но вскоре после прибытия в Берлин Лосев вынужден был вернуться в Россию — неожиданно грянула 1 мировая война и пребывание для русского в Германии, охваченной шовинистической истерией, стало небезопасным.

В 1915 году Лосев окончил университет. Его дипломная работа была посвящена Эсхилу, и заслужила высокую оценку видного антиковеда и поэта-символиста Вяч. Иванова. Лосев оставлен при кафедре классической филологии, начинает преподавать. В 1916 году увидела свет его первая серьезная научная работа «Эрос у Платона».

Революционная буря мало изменила жизнь Лосева. Гремела гражданская война, был мор и голод, а Лосев работал над своими философскими сочинениями, переводил древних, невзирая на самый скудный быт и лишения. Впоследствии Лосев скажет с гордостью, что сохранил верность науке даже тогда, когда другие ученые из страха перед голодной смертью становились мешочниками и спекулянтами. Помогает свести концы с концами читка лекций в провинциальных университетах, работа в советской «трудовой школе». В конце концов Лосев, получивший звание профессора и сделавший себе имя в музыковедение благодаря своей книге «Музыка как предмет логики», находит постоянную работу в Московской консерватории, становится членом Государственной Академии художеств. Лосев читает множество докладов, в основном посвященных Платону и платонизму в самых разных философских кружках и обществах, выпускает в свет — за свой счет — одну за одной ряд книг, которые составили ему славу самого оригинального философа Советской России, дошедшую до Европы. Книги посвящены любимой им античности, философии числа и имени, музыке и мифу — это «Античный космос и современная наука», «Диалектика числа у Плотина», «Философия имени», «Критика платонизма у Аристотеля», «Диалектика мифа» и другие. Лосев пытается даже участвовать в спорах советских философов-марксистов — в книге «Вещь и имя»; тогда среди них шла дискуссия между так называемыми «механистами» и «диалектиками» и Лосев твердо отстаивает позиции последних. Можно предположить, что вмешиваясь в дискуссию представителей чуждой ему школы Лосев руководствовался заботой о судьбе русской философии, пускай и на советском ее этапе, стремлением, выражаясь словами поэта Ходасевича, «привить классическую розу к советскому дичку».

Происходят важные перемены и в его личной жизни — еще в 1917 году он встретил и полюбил Валентину Михайловну Соколову, которая станет его женой, соратницей, единомышленницей на долгие годы. Валентина Михайловна, как и Лосев — человек науки, ученый-астроном и математик, и в то же время она всегда была и осталась глубоко верующей православной христианкой. В 1922 году их обвенчал в Сергиевом Посаде о. Павел Флоренский.

Это, так сказать, внешняя жизнь Лосева в 20-е годы. А под спудом остаются собрания дома у Лосевых, где бывали многие видные имяславцы, включая монахов с Афона — о. Давида, о. Манасия, о. Иринея, священник Павел Флоренский, миряне, сочувствующие имяславию и имяславцам. На собраниях читались доклады об Имени Божием, о Святой Софии, об энергиях Божества и учение Св. Григория Паламы. О. Давид стал духовником Лосевых, именно он благословил Алексея Федоровича на долгий путь в науке (Лосев поначалу стремился уйти от мира, в монастырь и бросить в науку, на что о. Давид мудро посоветовал: «ты страсти свои брось, а науку бросать не надо»). Лосев разделял лишь теоретические, богословские доктрины имяславцев и не был причастен к кавказским имяславцам, которые открыто боролись с Советской властью, пропагандируя ее свержение. Тем не менее, без политики тут все равно не обошлось, постепенно чета Лосевым примкнула к антисергианскому движению в Церкви (то есть к тем, кто «отложился» от митрополита Сергия (Старгородского), признавшего Советскую власть). Лосев оставался убежденным монархистом и славянофилом, о чем свидетельствуют его последние труды (дополнения к «Диалектике мифа»). Назревал конфликт с властями и он не преминул разразиться — в 1930 году.

Но перед этим в жизни супругов Лосевых произошел крутой перелом. По обоюдному согласию они решили принять тайное монашество. Это произошло в 1929 году, 3 июня. Постриг совершил их духовник, архимандрит Давид. Алексей Федорович принял имя Андроник, Валентина Михайловна — Афанасия. А 18 апреля 1930 года Лосева арестовали за самовольные, неподцензурные вставки в книгу «Диалектика мифа», в которых едко и зло высмеивался коммунизм как вид современной мифологии. Через два месяца арестовали и Лосеву. Затем были Бутырки, приговор: 10 лет лагерей Лосеву, 5 лет — Лосевой, работа на Беломорско-Балтийском канале. В 1931 году за ударный труд и в связи с состоянием здоровья (он начал слепнуть на один глаз) Лосев был досрочно освобожден и устроился на Беломорканал проектировщиком уже на правах вольнонаемного. В конце года Лосевым разрешили совместное проживание на Медвежьей горе (Аронольдов поселок). В 1933 году с Лосевых сняли судимости и они вернулись в Москву. Алексей Федорович продолжает писать философские работы, принимается за прозу в жанре религиозно-философской фантасмагории (повести «Театрал», «Встреча», «Трио Чайковского», «Разговоры на Беломорканале»), сочиняет стихи. В его философских повестях и новеллах заметна интересная попытка оценить и осмыслить советский строй во всей его неоднозначности и многогранности, не укладывающейся в догмы упрощенного марксизма. Персонаж его повестей и альтер эго автора — Николай Вершинин говорит, что большевики — материалисты лишь на словах, а на деле — романтики и идеалисты, что как ни странно, лишь СССР остался оплотом идеализма в мире, погрязшем в мещанстве и буржуазности, и что ему — православному монархисту гораздо ближе и понятнее диктатура, а не буржуазная парламентская, демократическая буффонада, пусть это и будет диктатура пролетарской партии. Это не компромисс с властями, Лосев остается на позициях антимарксизма и православной философии и не надеется на опубликование своих повестей в печати, это, повторимся, попытка осмыслить своеобразие русского коммунизма, отличающее его от коммунизма европейского. Тут рассуждения лосевского Вершинина перекликаются с позицией других православных философов, уже эмигрантов — евразийцев Савицкого, Трубецкого, Вернадского и национал-большевика Устрялова.

Конечно, возможности печататься нет никакой, около двадцати лет Лосев пишет в стол, показывая свои труды лишь ближайшим знакомым (тогда была написана, например, замечательная по глубине книга «Самое само»). Правда, ему разрешают преподавать, сначала в провинциальных вузах (Чебоксары, Куйбышев, Полтава), затем в Москве.

Война 41 года принесла новую трагедию, бомба упала прямо в дом Лосевых на Воздвиженке, безвозвратно погибли многие рукописи, часть библиотеки, которая собиралась десятилетиями, с начала века. Но даже в эти дни Лосев находит в себе силы написать стихотворение — удивительный гимн Уму. Здоровье Лосева слабеет, полная слепота подходит все ближе, но он работает, пишет, поскольку неколебимо верит в наличие смысла в судьбе людской, в премудрый Промысел Божий. Из под его пера выходит повесть «Жизнь», где он в годы военного лихолетья дает своеобразную формулу философии православного патриотизма. Песнью Родине — и небесной, духовной, в платоническом и христианском смысле, и земной, истекающей кровью матери-России звучат его чеканные слова: «Наша философия должна быть философией Родины и жертвы, а не какой-то там отвлеченной, головной и никому не нужной „теорией познания“ или „учением о бытии или материи“… Бессмысленна жертва какой-то безличной и слепой стихии рода … Жертва же в честь и во славу Матери Родины сладка и духовна…»2. Эта повесть Лосева также увидит свет уже после его смерти.

В 1942 году Лосеву выдается возможность преподавать в родном Московском университете. В 1943 ему присуждают ученую степень доктора филологических наук без защиты диссертации, по совокупности публикаций. Но продолжалось преподавание в МГУ недолго, несмотря на то, что студенты сразу же полюбили лекции и семинары знающего профессора, Лосева увольняют как идеалиста (на предложение студентов опротестовать это решение деканата, Лосев отвечает, что этим они лишь навредят себе и ему). В 1944 году он устраивается на филологический факультет Московского пединститута, где и проработал вплоть до своей смерти, занимаясь исследованиями в области античной эстетики (философией заниматься ему было запрещено органами НКВД-КГБ ввиду неблагонадежности). Жизнь постепенно «входит в колею».

После смерти Сталина, в том же 1953 году Лосеву разрешают публиковаться и сразу же в свет выходят его новые, объемные работы, посвященные мифологии древней Греции («Олимпийская мифология»). Лосеву не надо «перестраиваться» и догонять нынешнюю стадию развития науки, он усердно трудился все эти десятилетия, был в курсе всех новейших исследований, в том числе и зарубежных, не гнался за политической конъюнктурой и не «колебался вместе с линией партии».

В 1954 году умирает его жена, друг, соратница по подвигу тайного монашества — Афанасия (Валентина Михайловна Соколова-Лосева). Лосев тяжело заболевает, даже исповедуется и причащается Св. Тайн, думая, что при смерти. Однако ему назначено было прожить еще долгую жизнь, дабы стать связующим звеном между философией Серебряного века и современной философией, дабы открыть высоты православной мысли представителям того поколения, которое выросло в условиях государственного атеизма.

В том же 1954 году его новым помощником и другом становится его аспирантка Аза Алибековна Тахо-Годи, которую Валентина Михайловна перед смертью просила не оставлять Лосева — человека мощнейшего ума и духа, но телесно совершенно беспомощного, слепого инвалида, которому и передвигаться-то без посторонних было затруднительно (совсем ослепший, он не мог даже писать, свои книги и статьи надиктовывал). Аза Алибековна (в Св. Крещении она приняла имя Наталья, по имени матери Лосева) будет с философом до самой его кончины, и до сих пор она остается преданной делу Лосева.

А Лосев продолжает работать, преподавать, писать труды. Появляются ученики, последователи, много младше его, уже выросшие в советские времена (С. Аверинцев, С. Половинкин, В. Бычков, В. Троицкий, С. Хоружий, Л. Гоготишвили и другие). За те четыре десятилетия, которые ему оставались, он совершил еще один, научный подвиг, написал огромную 8 томную «Историю Античной эстетики», фундаментальнейший труд, без которого теперь уже невозможно представить историю античной философии. В нем Лосев разворачивает внушительную концепцию античной культуры, которая связывает воедино различные проявления античного духа — и экономику, и мифологию, и искусство, и философию. Лосев находит формулу античной культуры — прекрасный, совершенный, саморазвивающийся Абсолют-Космос, пронизанный умопостигаемым Логосом и подчиняющийся всесильной судьбе. В «Истории античной эстетики» Лосев использует инструментарий марксистской философии, что впоследствии послужило причиной для горячих споров: не перешел ли православный философ на позиции марксизма, не сломили ли его страдания, не пошел ли он на поводу конформистских настроений? Всякий, кто знает о последних десятилетиях жизни Лосева, о собравшемся вокруг него кружке, который был одним из неофициальных религиозно-философских центров тогдашней Москвы, о беседах, которые Лосев вел со своими учениками в непринужденной домашней обстановке, конечно же, не сомневается, что это бесконечно далеко от истины. Лосев и в старости остался православным человеком и православным мыслителем, хотя, разумеется, он не мог открыто говорить и писать об этом. И его ссылки на Маркса, Энгельса и Ленина были вовсе не следствием стремления любыми средствами попасть в печать (жил же он и писал, не печатаясь долгие годы) и уж тем более — не свидетельством его «перековки». Скорее, здесь, как и в молодые годы, Лосев пытался говорить с оппонентами на понятном им языке, максимально используя «рациональный зерно», здоровый потенциал чуждых ему учений (надо сказать, что Лосев делал это не только по отношению к марксизму, в котором он очень ценил диалектику, через призму любимого им платонизма он стремился увидеть и неокантианство, и гуссерлевскую феноменологию, и структурализм). Тем более, что марксистский тезис о связи между экономической и культурной сферами жизни общества, если, конечно, исключить из него экономикоцентризм, перекликается с тезисом православной философии об обществе как симфонии, в которой все части органически связаны.

К Лосеву, наконец-то, приходит заслуженное признание. Его труды печатают за границей («Диалектика художественной формы» выходит в Мюнхене на немецком языке, европейские научные издания печатают его антиковедческие статьи). В 1975 году проходит его юбилей, вылившийся в искреннее, восторженное чествование живого классика. Его статьи печатают в «Философской энциклопедии». В 1983 году ему вручают орден Трудового Красного Знамени, в 1985 он становится лауреатом Госпремии СССР по философии. Впрочем, препоны ему ставить тоже продолжают, его книжка о Соловьеве была запрещена и из библиотек был изъят весь тираж, видимо, посчитали, что с очень уж большим сочувствием написано о религиозном философе-идеалисте. Некоторые книги приходится буквально пробивать. Но все это уже не сравнить со сталинщиной, и режим стал мягче, и Лосев превратился в ученого с европейским именем, с которым приходится считаться.

Последние годы Лосев много печатается в молодежных изданиях, в «Студенческом меридиане» выходят его интервью, статьи, диалоги, где старый ученый как бы завещает молодым любить науку, любить истину, любить жизнь. Выходит документальный фильм с беседами Лосева («Лосев», режиссер В. Косаковский).

Умер Лосев в 1988 году, в день равноапостольных Кирилла и Мефодия, просветителей славян (им была посвящена и последняя работа Лосева «Реальность общего»). Думается, что это не случайно, Лосев тоже был своего рода просветителем, через него — беседы с ним, его книги, просто знакомство с его жизнью многие приходили и, верно, будут приходить к вере.

Похоронен Лосев на Ваганьковом кладбище в Москве.

3.
Исследования творчества Лосева еще начинаются. Кроме того, что с конца 80-х годов были переизданы и изданы почти все работы Лосева — и философского, и литературного характера, в научной периодике выходили и выходят статьи о Лосеве, возникли и своеобразные кружки лосевоведов в разных городах России.

Российским ученым еще предстоит осознать истинный масштаб Лосева, его место в отечественной философии. При этом, по замечанию современного исследовательницы философии Лосева, его непосредственной ученицы Л. Гоготишвили, без учета богословской составляющей его учения, не будет понятна ни его философская, ни лингвистическая, ни антиковедческая концепции. Они тогда распадутся на ряд фрагментов, оригинальных находок, интересных мыслей и не более, ведь подлинный их исток, связующий их и придающий им целостность — особая, платоническая версия православного энергетизма или философии исихазма, которая у Лосева стоит бок о бок с имяслаческой проблематикой3. Нельзя разделить философа и филолога Алексея Федоровича Лосева и монаха Андроника, так он и войдет в русскую историю: как монах и в то же время — ученый и мыслитель.

1биография Лосева по А.А. Тахо-Годи «Лосев»М., 1997

2А. Ф. Лосев «Жизнь»/А. Ф. Лосев «Жизнь. Повести. Рассказы. Письма», Спб, 1993, с.с. 42–43

3Л. Гогоотишвили «Лосев, исихазм и платонизм»//А. Ф. Лосев "Имя. Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы. Составление и общая редакция А.А. Тахо-Годи, Спб, 1997, с. 552

НА САЙТЕ ФОМА ЕЩЁ О ЛОСЕВЕ

Аза Тахо-Годи: Лосев молился даже на ученых советах