KILINSON

Когда-то мы не смели и шепотом шелестеть. Теперь вот пишем и читаем Самиздат, а уж друг другу-то, сойдясь в курилках НИИ, от души пожалуемся: чего только они не накуролесят, куда только не тянут нас! И не нужное космическое хвастовство при разорении и бедности дома, и укрепление дальних диких режимов, и разжигание гражданских войн, и безрассудно вырастили Мао Цзэ-дуна (на наши средства) - и нас же на него погонят, и придется идти, куда денешься. И судят, кого хотят, и здоровых загоняют в умалишенные - все они, а мы - бессильны.

Уже до донышка доходит, уже всеобщая духовная гибель коснулась всех нас, и физическая вот-вот запылает и сожжет нас и наших детей, а мы по-прежнему все улыбаемся трусливо и лепечем косноязычно: - А чем же мы помешаем? У нас нет сил.

Мы так безнадежно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков - только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у нас ни твердости, ни гордости, ни сердечного жара. Мы даже всеобщей атомной смерти не боимся, третьей мировой войны не боимся (может, в щелочку спрячемся), мы только боимся шагов гражданского мужества! Нам только бы не оторваться от стада, не сделать шага в одиночку - и вдруг оказаться без белых батонов, без газовой колонки, без московской прописки.

Уж как долбили нам на политкружках, так в нас и вросло, удобно жить, на весь век хорошо:среда, социальные условия, из них не выскочишь, бытие определяет сознание, мы-то причем? Мы ничего не можем.

А мы можем - все! - но самим себе лжем, чтобы себя успокоить. Никакие не они во всем виноваты - мы сами, только мы!

Возразят: но ведь действительно ничего не придумаешь! Нам закляпили рты, нас не слушают, не спрашивают. Как же заставить их послушать нас? Переубедить их - невозможно. Естественно было бы их переизбрать, но перевыборов не бывает в нашей стране.

На Западе люди знают забастовки, демонстрации протеста - но мы слишком забиты, нам это страшно: как это вдруг - отказаться от работы, как это вдруг - выйти на улицу?

Все же другие роковые пути, за последний век опробованные в горькой русской истории - тем более не для нас, и вправду - не надо! Теперь, когда все топоры своего дорубились, когда все посеянное взошло - видно нам, как заблудились, как зачадились те молодые, самонадеянные, когда думали террором, кровавым восстанием и гражданской войной сделать страну справедливой и счастливой. Нет, спасибо, отцы просвещения! Теперь-то знаем мы, что гнусность методов располагается в гнусности результатов. Наши руки - да будут чистыми!

Так круг - замкнулся? И выхода - действительно нет? И остается нам только бездейственно ждать: вдруг случится что-нибудь само? Но оно от нас не отлипнет само, если все мы все дни будем его признавать, прославлять и упрочнять, если не оттолкнемся хотя бы от самой чувствительной его точки: от лжи.

Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь - его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несет и кричит: "Я - насилие! Разойдись, расступись - раздавлю!" Но насилие быстро стареет, немного лет - оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично - непременно вызывает себе в союзники ложь.Ибо насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не на каждое плечо насилие кладет свою тяжелую лапу; оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи - в этом вся верноподданность.

И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению - личное неучастие во лжи Пусть ложь все покрыла, пусть ложь всем владеет, но на самом малом упремся: пусть владеет не через меня!

И это - прорез во мнимом кольце нашего бездействия - самый легкий для нас и самый разрушительный для лжи. Ибо когда люди отшатываются ото лжи - она просто перестает существовать только на людях.

Не призываемся, не созрели мы идти на площади и громогласить правду, высказать вслух, что думаем - не надо, это страшно. Но хоть откажись говорить то, чего не думаем! Вот это и есть наш путь, самый легкий и доступный при нашей проросшей органической трусости, гораздо легче (страшно вымолвить) гражданского неповиновения по Ганди.

Наш путь: ни в чем не поддерживать лжи сознательно! Осознав, где граница лжи (для каждого она еще по-разному видна) - отступиться от этой гангренной границы! Не подклеивать мертвых косточек и чешуек Идеологии, не сшивать гнилого тряпья - и мы поражены будем, как быстро и беспомощно ложь опадет, и чему быть голым - то явится миру голым.

И так через робость нашу пусть каждый выберет: остается ли он сознательно слугою лжи (о, разумеется, не по склонности, но для прокормления семьи, для воспитания детей в духе лжи!) или пришла ему пора отряхнуться честным человеком, достойным уважения и детей своих, и современников. И с этого дня он:

- впредь не напишет, не подпишет, не напечатает никаким способом ни единой фразы, искривляющей, по его мнению, правду;

- такой фразы ни в частной беседе, ни многолюдно не выскажет ни от себя, ни по шпаргалке, ни в роли агитатора, учителя, воспитателя, ни по театральной роли;

- живописно, скульптурно, фотографически, технически, музыкально не изобразит, не сопроводит, не протранслирует ни одной ложной мысли, ни одного искажения истины, которое различает;

- не приведет ни устно, ни письменно ни одной "руководящей" цитаты из угождения, для страховки, для успеха своей работы, если цитируемой мысли не разделяет полностью или она не относится точно сюда;

- не даст принудить себя идти на демонстрацию или митинг, если это против его желания и воли. Не возьмет в руки, не подымет транспаранта, лозунга, которого не разделяет полностью;

- не подымет голосующей руки за предложение, которому не сочувствует искренне; не проголосует ни явно, ни тайно за лицо, которое считает недостойным или сомнительным;

- не даст загнать себя на собрание, где ожидается принудительное, искаженное обсуждение вопроса;

- тотчас покинет заседание, собрание, лекцию, спектакль, киносеанс, как только услышит от оратора ложь, идеологический вздор или беззастенчивую пропаганду;

- не подпишется и не купит в рознице такую газету или журнал, где информация искажается, первосущные факты скрываются...

Мы перечислили, разумеется, не все возможные и необходимые уклонения ото лжи. Но тот, кто станет очищаться, взором очищенным легко различит и другие случаи.

Да, на первых порах выйдет не равно. Кому-то придется на время лишиться работы. Молодым, желающим жить по правде, это очень осложнит их молодую жизнь при начале: ведь и отвечаемые уроки набиты ложью. Надо выбирать. Но ни для кого, кто хочет быть честным, здесь не осталось лазейки: никакой день никому из нас даже в самых безопасных технических науках не обминуть хоть одного из названных здесь шагов - в сторону от правды или в сторону лжи, в сторону духовной независимости или духовного лакейства. И тот, у кого не достанет смелости даже на защиту своей души - пусть не гордится своими передовыми взглядами, не кичится, что он академик, или народный артист, заслуженный деятель или генерал,- так пусть и скажет себе: я - быдло и трус, мне лишь бы сытно и тепло.

Даже этот путь - самый умеренный изо всех путей сопротивления - для засидевшихся, нас, будет не легок. Но насколько же легче самосожжения или голодовки: пламя не охватит твоего туловища, глаза не лопнут от жары, и черный-то хлеб с чистой водой всегда найдется для твоей семьи.

Преданный нами, обманутый нами воистину великий народ Европы - чехословацкий, неужели не показал нам, как даже против танков выстаивает незащищенная грудь, если в ней достойное сердце?

Это будет нелегкий путь - но самый легкий из возможных. Нелегкий выбор для тела - но единственный для души. Нелегкий путь - однако есть уже у нас люди, даже десятки их, кто годамивыдерживает все эти пункты, живет по правде.

Итак: не первыми вступить на этот путь, а - присоединиться! Тем легче и короче окажется этот путь, чем дружнее, чем гуще на него мы вступим! Будут нас тысячи - и не управятся ни с кем ничего поделать. Станут десятки тысяч - и мы не узнаем нашей страны! Если ж мы струсим, то довольно жаловаться, что кто-то нам не дает дышать - это мы сами себе не даем! Пригнемся еще, подождем, а наши братья-биологи помогут приблизить чтение мыслей и переделку наших генов.

Если и в этом мы струсим, то мы - ничтожны, безнадежны, и это к нам пушкинское презрение: 

К чему стадам дары свободы?

...

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич. 

12 февраля 1974 года