ГОРАЦИЙ. Пьер Корнель

Написано 5 февраля 2019
Теги: Отечество, Патриотизм, Родина

-------------------------------------------------------------------------

Перевод Н. Рыковой

Пьер Корнель. Пьесы.

М., Московский рабочий, 1984

-------------------------------------------------------------------------


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


Тулл, римский царь.

Старый Гораций, благородный римлянин.

Гораций, его сын.

Куриаций, альбанский дворянин, возлюбленный Камиллы.

Валерий, благородный римлянин, влюбленный в Камиллу.

Сабина, жена Горация и сестра Куриация.

Камилла, возлюбленная Куриация и сестра Горация.

Юлия, благородная римлянка, наперсница Сабины и Камиллы.

Флавиан, альбанский воин.

Прокул, римский воин.


Действие происходит в Риме,

в одном из покоев дома Горация.



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ


Сабина, Юлия


Сабина


Увы! Слабеет дух, и скорби я полна:

Оправдана в таком несчастии она.

Ведь нету мужества, которое без жалоб

Под веяньем грозы подобной устояло б,

И самый сильный дух, как бы он ни был строг,

Непоколебленным остаться бы не смог.

Измученной души не скроешь потрясенья;

Но не хочу в слезах излить ее смятенье.

Да, сердцу не унять глухой тоски своей,

Но стойкость властвует: глаза покорны ей.

Над женской слабостью поднявшись хоть немного,

Мы жалобам предел наметим волей строгой.

Довольно мужества обрел наш слабый пол,

Когда мы слез не льем, сколь жребий ни тяжел.


Юлия


Довольно - для людей обыденных, быть может:

В любой опасности их смертный страх тревожит.

Но благородные не устают сердца -

И сомневаясь - ждать успешного конца.

Противники сошлись у городской твердыни,

Но поражения не ведал Рим доныне.

О нет, мы за него страшиться не должны -

К победе он готов, готовый для войны.

Ты ныне римлянка, отбрось же страх напрасный,

На доблесть римскую живя надеждой страстной.


Сабина


Гораций - римлянин. Увы, обычай прав.

Я стала римлянкой, его женою став.

Но мне б супружество жестоким рабством было,

Когда бы в Риме я о родине забыла.

О Альба, где очам блеснул впервые свет!

Как нежно я ее любила с детских лет!

Теперь мы с ней в войне, и тяжки наши беды;

Но для меня разгром не тяжелей победы.

Пусть на тебя, о Рим, восстанет вражий меч,

Который ненависть во мне бы смог зажечь!

Но рать альбанская с твоей сразится ратью,

В одной из них мой муж, в другой родные братья, -

Посмею ли богам бессмертным докучать,

Преступно их моля тебе победу дать?

Я знаю: молода еще твоя держава,

И укрепит ее воинственная слава,

И ей высокий рок переступить велел

Латинской вотчины завещанный предел.

Судили боги нам: господство над вселенной

Ты утвердишь войной и доблестью военной,

И не скорбя, что твой богам послушный пыл

Тебя на гордый путь отныне устремил,

Хотела б видеться, что вот непобедима

За Пиренеями и власть и сила Рима.

Пускай до Азии дойдут твои полки,

Пускай увидит Рейн их славные значки,

И скал Геракловых поставь предел походам -

Но город пощади, откуда Ромул родом:

Ты семени его царей обязан, Рим,

И мощью стен своих, и именем своим.

Рожденный Альбою, ужель не понимаешь,

Что в сердце матери ты острый меч вонзаешь?

Иди в чужой земле разить и побеждать,

И счастью сыновей возрадуется мать;

И если ты ее не оскорбишь враждою,

Она тебя поймет родительской душою.


Юлия


Мне странной кажется такая речь: с тех пор

Как с Альбою возник у Рима грозный спор,

О прежней родине ты вовсе не страдала,

Как будто римлянам родной по крови стала.

Ты ради милого в суровый этот час

От близких и родных как будто отреклась,

И я несу тебе такие утешенья,

Как если б только Рим сейчас имел значенье.


Сабина


Покуда слишком мал в сраженьях был урон,

Чтоб гибелью грозить одной из двух сторон,

Пока еще на мир надежда оставалась,

Я только римлянкой всегда себе казалась.

Досаду легкую, что счастлив Рим в борьбе,

Тотчас же подавить умела я в себе;

И если иногда в игре судеб случайной

Успехи родичей приветствовала тайно,

То, разум обретя, печалилась потом,

Что слава нас бежит и входит в отчий дом.

Теперь же близок час, назначенный судьбою:

Не Рим падет во прах, так Альбе стать рабою.

И нету за чертой сражений и побед

Преграды для одних, другим - надежды нет.

В безжалостной вражде была бы я с родными,

Когда бы в эти дни томилась лишь о Риме,

Моля богов его прославить на войне

Ценою крови той, что драгоценна мне.

К чему стремится муж - меня тревожит мало:

Я не была за Рим, за Альбу не стояла,

Равно о них скорблю в борьбе последних дней:

Но буду лишь за тех отныне, кто слабей.

Когда же победят другие в ратном споре,

От славы отвернусь и буду там, где горе.

Среди жестоких бед, о сердце, уготовь

Победе - ненависть, поверженным - любовь.


Юлия


Поистине, всегда среди такой напасти

Несхожие кипят в несходных душах страсти!

Подобный твоему Камилле чужд разлад.

Твой брат - ее жених, а твой супруг - ей брат;

С той ратью - связь сердец, а с этой - связь по дому,

Задачу же она решила по-иному.

Ты душу римлянки возвысила в себе,

Ее ж - в сомнениях и внутренней борьбе

Страшили каждый бой и стычка небольшая;

Победы никому и славы не желая,

Она печалилась о тех, кто потерпел,

И вечная тоска была ее удел.

Но вот, когда она услышала, что скоро

Сраженье закипит, исход решая спора,

Нечаянный восторг блеснул в ее очах...


Сабина


Столь резкий поворот во мне рождает страх!

С Валерием она приветлива чрезмерно

И брату моему теперь не будет верной;

Всем, что поблизости, легко увлечена,

О разлученном с ней не думает она.

Но родственной любви простительны волненья

Заботясь лишь о нем, страшусь ее решенья,

Хоть истинных причин для опасений нет:

Любовью ли играть в часы жестоких бед,

Покорствовать мечтам изменчивым и праздным

И душу отдавать неведомым соблазнам?

Но быть, подобно ей, мы также не должны

И слишком веселы и чересчур нежны.


Юлия


Мне тоже и темно и непонятно это,

И на загадку я не нахожу ответа.

Довольно стойкости - предвидеть близкий гром

И ждать, чтоб он сразил, и не скорбеть о том.

Но радость проявлять - кому тогда под силу?


Сабина


Взгляни - к нам добрый дух привел сюда Камиллу!

Вы в дружбе: от тебя ей нечего таить, -

Ты убедишь ее свободно говорить.




ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ


Камилла, Сабина, Юлия


Сабина


Останься с Юлией, Камилла. Не должна я

Смущать вас, мрачностью унылой докучая.

А душу, что больна от тысячи невзгод,

К уединению печальному влечет.



ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ


Камилла, Юлия


Камилла


Меня зовут сюда для дружеской беседы!

Да разве мне грозят не те же злые беды?

Да разве ныне я, чей жребий так суров,

Роняю меньше слез и меньше скорбных слов?

Такой же страх несет моей душе мученье;

Обоих лагерей мне горько пораженье,

За честь своей страны мой друг падет в бою,

А если победит, то победит мою!

Одно лишь от меня жених получит милый:

Не злую ненависть, так слезы над могилой.


Юлия


Увы! Сабине мы всю жалость отдадим;

Возлюбленных - найдешь, супруг - незаменим.

Прими Валерия, как милого встречая, -

И с Альбой связь твоя порвется роковая,

Ты нашей целиком останешься тогда,

И горем для тебя не станет их беда.


Камилла


Как за такой совет не брошу я укора?

Сочувствуй горестям, не требуя позора.

Хоть нету сил нести мне бремя мук моих,

Я предпочту терпеть, чем стать достойной их.


Юлия


Как! Называешь ты разумное постыдным?


Камилла


А ты предательство считаешь безобидным?


Юлия


Когда пред нами враг - что может обязать?


Камилла


Мы клятвой связаны - ее не развязать.


Юлия


Скрывать пытаешься, - но стоит ли усилий?

Ведь вы с Валерием еще вчера дружили

И разговор такой друг с другом повели,

Что в сердце у него надежды расцвели.


Камилла


Я с ним была нежна, как с самым лучшим другом,

Не из любви к нему, не по его заслугам.

Веселья моего причиной был другой.

Послушай, Юлия, рассказ подробный мой.

Мне Куриаций друг, жених пред целым светом, -

Я не хочу прослыть изменницей обетам.

Когда сестру его Горацию вручил

Счастливый Гименей, он тоже полюбил,

И мой отец, к его влеченью благосклонный,

Пообещал отдать ему Камиллу в жены.

Тот день - не помню дня отрадней и мрачней, -

Два дома сочетав, поссорил двух царей.

Зажег пожар войны и факел Гименея,

Надежду пробудил и вмиг покончил с нею,

Блаженство посулил и отнял в тот же час

И, наш скрепив союз, врагами сделал нас.

О, как же сердце нам терзали сожаленья!

Какие небесам он посылал хуленья!

И не было конца рыданиям моим:

Ты видела сама, как я прощалась с ним.

И с этих пор в душе, смятению подвластной,

Надеждою на мир любовь пылала страстно,

А слезы горькие струились из очей

О женихе моем, о родине моей.

И вот решила я под гнетом ожиданья

Оракулов узнать святые предсказанья.

Скажи мне, услыхав полученный ответ, -

Должна ли я еще терзаться или нет?

Тот грек, вещающий на склонах Авентина,

Какие жребии готовит нам судьбина, -

Его ль не одарил правдивой речью бог? -

Стихами этими блаженство не предрек:

"Пускай назавтра Рим и Альба ждут иного:

Врагам даруя мир, пробьет желанный час.

Ты с Куриацием соединишься снова,

Чтоб горькая судьба не разлучала вас".

В душе рассеялась малейшая тревога,

А прорицание сулило мне так много,

Что большей радости, без меры, без конца,

Счастливые, в любви не ведали сердца.

С Валерием всегда мне тяжки были встречи;

Но тут я слушала взволнованные речи,

Докучные в устах того, кто нам не мил,

Совсем не думая, кто их произносил.

Валерий не ушел, презрением гонимый:

Во всем вокруг меня мне чудился любимый,

Все, что ни скажут мне, - любимый говорит,

Что ни скажу сама - к любимому летит.

Сегодня - грозный день последнего сраженья,

Вчера я эту весть узнала без волненья,

Затем что разум мой, как в самый сладкий сон,

Был в мысли о любви и мире погружен.

Но сладостный обман развеян этой ночью:

Мне ужасы во сне предстали как воочью;

Виденья - груды тел поверженных и кровь -

Веселье отняли и в страх повергли вновь.

И кровь и мертвецы... Внезапно исчезая,

Мелькали призраки - рассеянная стая,

И лики без конца сменявшихся теней

От этой смутности казались мне страшней.


Юлия


Но сны толкуются всегда в обратном смысле.


Камилла


Покой могу найти я только в этой мысли,

И все же новый день, прогнавший злые сны, -

Не мирный день торжеств, а грозный день войны.


Юлия


Положит ей конец последнее сраженье.


Камилла


Болезни тягостней такое излеченье!

Пусть Альба сражена, пускай повержен Рим -

Любимому, увы, уже не стать моим.

Супругом никогда не будет у Камиллы

Ни победитель наш, ни пленник римской силы.

Но кто сюда идет, но кто явился к нам?

Ты, Куриаций, ты? Не верю я глазам!



ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ


Куриаций, Камилла, Юлия


Куриаций


Не бойся: предстаю пред взорами Камиллы

Ни победителем, ни жертвой римской силы.

Не бойся: рук моих не сделали красней

Ни гордых римлян кровь, ни тяжесть их цепей.

Ведь были бы тебе равно невыносимы

И победитель ваш, и жалкий пленник Рима.

И вот, страшась теперь малейших перемен,

Что принесли бы мне победу или плен...


Камилла


Довольно, милый друг. Теперь мне все понятно:

От битвы ты бежал, как от судьбы превратной,

И сердце, до конца предавшееся мне,

Руке твоей не даст служить родной стране.

Другие стали бы тебя хулить, наверно,

Твою любовь сочтя безумной и чрезмерной,

Но я, влюбленного не смея осудить,

За этот знак любви сильней должна любить.

Чем неоплатней долг перед страной родимой,

Чем больше жертвуешь, тем ты верней любимой.

Скажи, ты виделся уже с моим отцом?

Скажи, он разрешил тебе войти в наш дом?

Ведь он сильней семьи державу Рима любит

И, Риму жертвуя, детей своих погубит!

Боюсь, упрочено ли счастье наше? Как

Ты принят был отцом - как зять иль смертный враг?


Куриаций


Во мне приветствовал он будущего зятя,

Как родичу открыв отцовские объятья.

Но не изменником предстал я перед ним,

Чтоб осквернить ваш дом бесчестием своим.

Как должно, до конца родному верен краю,

Камиллу я люблю, но чести не мараю.

Покуда шла война, я был среди своих

И добрый гражданин, и любящий жених,

Отчизну и любовь я сочетать стремился,

Я о тебе мечтал, когда за Альбу бился.

И я готов еще, покорствуя судьбе,

Сражаться за нее, томиться по тебе.

Да, сколь ни сладостно желаний страстных пламя|

Не прекратись война, я был бы там, с войсками;

Но, к счастью, это мир меня привел сюда,

Чтоб нас соединить, Камилла, навсегда.


Камилла


О, как поверю я, что есть конец страданью?


Юлия


Камилла, ты должна поверить предсказанью.

Но как же было нам даровано судьбой,

Что мир принес тот час, который звал на бой?


Куриаций


Да, кто подумал бы? Уже, готовы к бою,

Двух станов воины, равно горя враждою,

Грозя очами, шли и ждали, что взметнет

Их боевой призыв и устремит вперед, -

Когда альбанский вождь, не начиная дела,

У вашего царя вниманья просит смело

И, выйдя, говорит пред войском: "Что творим?

И для чего должны с тобой мы биться, Рим?

Пусть разум озарит наш дух, враждой смущенный,

Соседи! Дочерей мы вам давали в жены,

И мало ли теперь - союза нет тесней -

У вас племянников средь наших сыновей?

Народ один двумя владеет городами, -

Зачем усобицы возникли между нами?

Недолго ликовать тому, кто победит:

Разгром соперника бедой ему грозит.

Ведь наши недруги уже спешат по следу -

У победителя отнять его победу.

Он им достанется, лишенный прежних сил

И помощи от тех, кого он сокрушил.

Пусть распри наши их не радуют. Пора нам

Подняться против них, идя единым станом.

Пускай утихнет спор, что превратить готов

В преступных родичей столь доблестных бойцов.

И если в эти дни слепая жажда власти

Внушила вам и нам убийственные страсти,

Пусть, кровью малых жертв легко утолена,

Уже не разведет, а сблизит нас она.

Назначить надо нам на поединок славный

Борцов за честь страны и блеск ее державный.

Их смертная борьба решит судьбу сторон,

И подчинятся те, кто будет побежден;

Но войску доблестных пускай в исходе боя

Не рабство предстоит, а подданство простое:

Без унижения они идти должны

За победителем в суровый час войны.

Да будут общими - держава, рать и знамя!

Он смолк - и вот конец раздора между нами.

И каждый рад узнать: то не, враги стоят

В рядах сомкнувшихся, - то шурин, друг и брат.

И странно каждому - его ли это руки

Друзьям и родичам сулили смерть и муки?

И всех о битве мысль ужасная гнетет,

И мирный все уже приветствуют исход.

Желанным каждому явилось предложенье,

И принято теперь согласное решенье:

По трое с двух сторон сразятся за своих,

Вожди верховные должны назначить их.

Ваш царь пошел в сенат, наш вождь к себе в палатку.


Камилла


О, как речам таким душа внимает сладко!


Куриаций


Теперь должно пройти не боле двух часов -

Решит судьбу племен судьба шести бойцов.

Пока же - полная свобода допустима.

Рим - в нашем лагере, а наши - в сердце Рима;

И все, стремясь забыть о распрях поскорей,

Спешат увидеть вновь родных или друзей.

Меня ж моя любовь сюда влечет, Камилла,

В твой дом она вошла и сразу победила:

Отец твой обещал недавнему врагу,

Что завтра я тебя женой назвать смогу.

Тебе не тягостно отцовское желанье?


Камилла


Для дочери закон извечный - послушанье.


Куриаций


Иди же выслушать родительский приказ,

Чтоб стал еще светлей счастливый этот час.


Камилла


Да, я иду с тобой: пускай родные братья

Мне тоже подтвердят, что снято с нас проклятье.


Юлия


Ступайте же к отцу, а я пойду во храм

Смиренную хвалу воздать за вас богам.



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ


Гораций, Куриаций


Куриаций


Конечно, гордый Рим в ином не сыщет месте

Сынов, которые такой достойны чести.

Три брата избраны, что доблестней других, -

И ныне в вас обрел он трех бойцов своих.

Дерзает славный Рим, своей судьбой влекомый,

Один лишь дом его встает на наши домы.

Вся доблесть римская досталась вам сейчас,

И Альбе кажется - нет римлян, кроме вас.

Могли бы три семьи гордиться величаво,

Увенчаны в веках непреходящей славой,

Но лишь одной семье - торжественная честь,

Что ныне трем могла бессмертие принесть.

А если мне дано и страстью и судьбою,

К вам в дом введя сестру, от вас уйти с женою, -

Все, что связало нас и что должно связать,

За родичей меня заставит ликовать,

Но радости порыв неполон и непрочен;

Иными судьбами я горько озабочен:

Вы так прославлены все трое на войне,

Что в этот грозный час за Альбу страшно мне,

Раз вы идете в бой, победы ей не будет.

Вас отмечает рок и счастье вам присудит,

И вот, предчувствуя, сколь приговор суров,

Я данником себя уже считать готов.


Гораций


За Альбу не страшась, жалеть о Риме надо:

Из римлян лучшие обойдены наградой.

Так много доблестных мечтали об одном,

Но худо выбрал Рим в пристрастье роковом.

Есть тысячи средь нас достойнейших, которых

Верней он мог избрать защитой в ратных спорах,

Но, пусть мне даже смерть назначена в бою,

Я, полный гордости, хвалю судьбу свою.

Уверенность во мне отныне тверже стала,

И доблесть малая дерзнет свершить немало.

И что бы ни судил неотвратимый рок,

Я б данником себя сейчас признать не мог.

Я должен, выбором отмеченный нежданным,

Победу одержать иль пасть на поле бранном.

А чтоб верней достичь победного венца,

Не думай ни о чем и бейся до конца.

Нет, не увидит Рим хозяев над собою,

Покуда я не пал поверженный судьбою!


Куриаций


Увы! Меня ль тогда не следует жалеть?

Что нужно родине, то дружбе не стерпеть.

Вы одолеете - позор моей отчизне;

Она прославится - ценою ваших жизней.

Ведь всех ее надежд свершеньем стать бы мог

Лишь горький ваш конец, последний тяжкий вздох!

О, как мне избежать смертельного разлада,

Когда и тут и там скорбеть и плакать надо,

Когда и тут и там стремленья не вольны!


Гораций


Что? Сожалеть о том, кто пал за честь страны?

Удел высоких душ - такой кончины слава,

И горевать о них мы не имеем права.

И я бы смерть в бою, приняв, благословлял,

Когда бы меньше Рим от этого терял.


Куриаций


Но близких и друзей пойми же опасенья,

Сейчас они одни достойны сожаленья:

Вам - слава навсегда, им - горестные дни,

Вас обессмертит то, о чем скорбят они.

А от потерь таких не заживает рана.

Но вижу я, ко мне прислали Флавиана.



ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ


Гораций, Куриаций, Флавиан


Куриаций


Что ж, Альба выбрала защитников своих?


Флавиан


Несу об этом весть.


Куриаций


Так назови же их.


Флавиан


Ты с братьями.


Куриаций


Кто?


Флавиан


Три навеки славных брата!

Но взгляд твой сумрачен и губы крепко сжаты...

Ты недоволен?


Куриаций


Нет; меня смутила весть.

С моей ничтожностью несоразмерна честь.


Флавиан


Так что ж, диктатору я принесу известье

О том, что мало ты польщен высокой честью!

Я мрачности твоей холодной не пойму.


Куриаций


Ни дружба, ни любовь - ты передашь ему -

Трем Куриациям не помешают боле

На трех Горациев с мечами выйти в поле.


Флавиан


На них? Сказал мне все ответ короткий твой.


Куриаций


Вождю его неси и нас не беспокой.



ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ


Гораций, Куриаций


Куриаций


Пускай же небеса, земля и силы ада

На нас обрушатся отныне без пощады,

Пусть люди, божества, и рок, и самый ад

Неотвратимым нас ударом поразят.

Пускай мы в эти дни добычей легкой будем

И року, и богам, и демонам, и людям,

Пускай же счета нет и бедам и скорбям -

Всего страшнее честь, оказанная нам.


Гораций


Судьбою нам дано высокое заданье,

И твердость наших душ взята на испытанье.

А беды эти рок поставил на пути,

Чтоб меру доблести могли мы превзойти.

В нас необычные провидя мощь и волю,

Нам необычную он предназначил долю.

Сражаться за своих и выходить на бой,

Когда твой смертный враг тебе совсем чужой, -

Конечно, мужество, но мужество простое;

Нетрудно для него у нас найти героя:

Ведь за отечество так сладко умереть,

Что все конец такой согласны претерпеть.

Но смерть нести врагу за честь родного края,

В сопернике своем себя же узнавая,

Когда защитником противной стороны -

Жених родной сестры, любимый брат жены,

И в бой идти скорбя, но восставая все же

На кровь, которая была своей дороже, -

Такая доблесть нам недаром суждена:

Немногих обретет завистников она.

И мало есть людей, которые по праву

Столь совершенную искать могли бы славу.


Куриаций


Да, нашим именам вовек не отблистать,

И этот дар судьбы не должно отвергать.

Геройства редкого мы возжигаем светы,

Но в твердости твоей есть варварства приметы.

Кто б, самый доблестный, возликовал о том,

Что к славе он идет столь роковым путем?

Бессмертье сладостно в дыму ее чудесном,

Но я бы предпочел остаться неизвестным.

Во мне, ты видеть мог, сомнений также нет:

Не колебался я, когда давал ответ.

Ни дружба, ни родство, ни даже голос страсти

Ни в чем меня своей не подчинили власти.

Мне выбор показал, что Альбою ценим

Не меньше я, чем вас надменный ценит Рим.

Я буду ей служить, как ты - своей отчизне;

Я тверд, но не могу забыть любви и жизни.

Твой долг, я знаю, в том, чтоб жизнь мою пресечь,

А мой вонзить в тебя неумолимый меч.

Готов жених сестры убить, как должен, брата

Во имя родины, но сердце скорбью сжато.

Исполнить страшный долг во мне достанет сил,

Но сердцу тягостно, и свет ему не мил.

Жалею сам себя, и думать мне завидно

О тех, что смерть в бою прияли непостыдно,

Но если бы дано мне было выбирать,

Я, скорбной честью горд, не стал бы отступать,

Мне дружбы нашей жаль, хоть радует награда.

А если большего величья Риму надо,

То я не римлянин, и потому во мне

Все человечное угасло не вполне.


Гораций


Хоть ты не римлянин, но будь достойным Рима:

Пускай увидят все, что в стойкости равны мы.

Суровым мужеством я неизменно горд,

И требует оно, чтоб сердцем был я тверд.

Нельзя готовому для подвига герою,

Вступив на славный путь, назад глядеть с тоскою.

Постигла нас теперь горчайшая из бед, -

Все это вижу я, но страха в сердце нет.

Кого бы ни сразить за град родной и землю,

Я с радостью слепой такую честь приемлю,

И, если дан тебе почетнейший приказ,

Все чувства прочие да сгинут в тот же час;

А тот, кто об ином раздумывает долго,

Не слишком ревностно идет путями долга.

Ничто в священный час не может нас связать;

Вот Рим избрал меня, - о чем же размышлять?

Я, муж твоей сестры, теперь иду на брата,

Но гордой радостью душа моя объята.

Закончим разговор бесцельный и пустой:

Избранник Альбы, ты - отныне мне чужой.


Куриаций


А мне ты все же свой, - тем горше я страдаю,

Но мрачной доблести твоей не принимаю.

Как в наших бедствиях, достигнут в ней предел,

Я чту ее, но все ж она - не мой удел.


Гораций


Да, мужества искать не стоит против воли.

Когда отраднее тебе стенать от боли,

Что ж, облегчать ее ты можешь без стыда.

Вот и сестра моя рыдать идет сюда.

К Сабине мне пора - внушить супруге милой,

Чтоб запаслась она и твердостью и силой,

Чтоб не кляла тебя, коль я паду в борьбе,

И чувства римские хранила бы в себе.



ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ


Камилла, Гораций, Куриаций


Гораций


Сестра, ты знаешь ли? Высокое заданье

Жених твой получил.


Камилла


О, новые терзанья!


Гораций


Достойной воина яви себя сестрой,

И, если я умру, сражен его рукой,

Ты жениха встречай не как убийцу брата, -

Как мужа честного, что долг исполнил свято,

Что, родину свою столь доблестно любя,

Для всех героем стал и заслужил тебя.

И счастья вашего я, мертвый, не разрушу.

Но если из него мой меч исторгнет душу,

Победному венцу ты должное воздай,

За гибель милого меня не упрекай.

Ты плачешь, грудь твою тоска сжимает властно;

Поддайся слабости, кляни в тревоге страстной

Богов, людей и рок, но, овладев собой,

О павшем не тужи, когда решится бой.

(Куриацию.)

Останься с ней на миг, чтобы со мною вместе

Идти затем на зов неумолимой чести.



ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ


Куриаций, Камилла


Камилла


Любимый, эта честь ужель тебе нужна

И счастья нашего ужель ценней она?


Куриаций


Чем бой ни кончится, но я умру, сраженный

Рукой Горация иль горем сокрушенный.

Как будто бы на казнь, иду на подвиг я,

И ненавистна мне - увы! - судьба моя.

Я то в себе кляну, что родина почтила.

До преступления доходит страсти сила:

Богов она винит, вступая в спор с судьбой.

Тебя мне жаль, себя, - но я иду на бой.


Камилла


Нет, удержать тебя должны мои рыданья!

А власть моя - ужель тебе не оправданье?

И прежней доблести достаточно твоей:

Ведь Альбе отдал ты все то, что должен ей.

Кто был в опасный час ей лучшею подмогой?

Никто у нас бойцов не истребил так много.

Славнее стать нельзя. Могуч, непобедим,

Доволен будь и дай прославиться другим.


Куриаций


Чтоб в этот день другой победоносный воин

Венчался лаврами, которых я достоин?

Чтоб я услышать мог от родины моей,

Что вот, не выйдя в бой, победы не дал ей?

И чтоб, не одолев любовную истому,

Свершитель гордых дел пришел к стыду такому?

Нет, Альба, связана со мной судьба твоя:

Падешь иль победишь - виновник буду я.

Меня почтила ты - тебе воздам я скоро:

Вернусь - так без стыда, погибну - без позора.


Камилла


Ужель не видишь ты, что изменяешь мне?


Куриаций


Пусть верен я любви - еще верней стране.


Камилла


На брата своего ты поднимаешь руку;

Он муж твоей сестры!


Куриаций


Мы примем нашу муку.

Вся нежность отнята - о, жребий наш суров! -

У слов: сестра и брат, когда-то нежных слов.


Камилла


Жестокий! Думаешь, Камиллы сердце радо

За голову его тебе служить наградой?


Куриаций


Отныне должен я об этом позабыть.

Надежду отметя, я обречен любить.

Ты плачешь?


Камилла


Ах, слезам противиться нет сил!

Ведь гибели моей бездушно хочет милый,

И брачный факел наш, едва он был зажжен,

Меня ввергая в ночь, жестоко тушит он;

В упорной слепоте свою невесту губит

И в грудь вонзает нож, еще твердя, что любит.


Куриаций


Слезам возлюбленной легко осилить нас;

Неотразим сквозь них огонь прекрасных глаз!

Над сердцем в этот миг так властны сожаленья,

И твердость восстает без воодушевленья.

Не сокрушай, молю, страданием своим

Мой дух. Пускай оно умолкнет перед ним.

Слабеет мужество, и я его теряю,

Любимой верен я, себе же изменяю.

Ужели, с дружбою борьбой утомлено,

Любви и жалости не победит оно?

Но выход есть: тебя, любимая, обидеть, -

Чтоб легче ты меня смогла возненавидеть, -

Тогда в борьбе с собой избегну лишних мук.

Знай, ты отвергнута, и я тебе не друг.

Отмсти обидчику за оскорбленье это.

Ужель он не найдет достойного ответа?

Тебе, отвергнутой, твой враг, как прежде, мил...

Скажи мне, кто тебя больнее оскорбил?

О горе: мы должны идти на преступленье,

Чтоб наше мужество не ведало сомненья!


Камиллa


Не совершай греха иного, и тебя

За этот я прощу, сильней еще любя.

Братоубийственной не похваляйся славой -

И дорог будешь мне, неверный и лукавый.

Зачем стране одной не служим я и ты?

Тебе готовила бы лавры и цветы,

В тебя вливала бы уверенность и силу,

С тобою говоря, как с братом говорила.

О, как такой слепой я нынче быть могла?

Моля ему побед, тебе желала зла!

Он возвращается. Ужель его супруга

Бессильна перед ним, как я пред волей друга?



ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ


Гораций, Сабина, Куриаций, Камилла


Куриаций


О боги, для чего Сабина с ним? Увы!

Невесте помогать сестру прислали вы,

Чтоб жалобы ее мой дух поколебали

И победить она могла в своей печали?


Сабина


Нет, брат мой, у тебя не стану на пути -

Хочу тебя обнять, сказав тебе "прости".

Ты - крови доблестной, и верь в нее спокойно;

Ты не свершишь того, что храбрых недостойно.

Когда бы дрогнуть мог теперь один из вас, -

Я от супруга бы, от брата отреклась.

Но мужа славного, но брата дорогого

Лишь об одном просить и умолять готова:

Хочу я, чтоб не стал преступным этот бой,

Чтоб эта честь была и чистой и святой,

Чтобы ее пятнать не смело преступленье,

И вы врагами стать могли без сожаленья.

Лишь я виновница священных ваших уз.

Когда исчезну я, исчезнет ваш союз.

Как повелела честь, прервется связь меж вами.

И, чтобы ненависть вас сделала врагами,

Пусть горький мой конец сегодня все решит:

Того желает Рим, и Альба так велит.

Один меня убьет, другой, возжаждав мести,

Во гневе праведном придет на подвиг чести,

И меч поднимет он, оправданный вполне

Иль местью за сестру, иль скорбью о жене.

Но что я говорю! И так вы слишком правы: -

Не должно замутнять высокой вашей славы.

Всю душу отдали вы родине своей.

Чем крепче ваша связь, тем с нею вы щедрей.

На алтаре страны заклать вам должно брата,

Не медлите, завет осуществляйте свято:

Сперва в его сестру вонзите острый меч,

Сперва его жену заставьте мертвой лечь, -

Начните же с меня, когда своей отчизне

Столь дорогие мне вы отдаете жизни.

В бою назначенном тебе противник - Рим,

Ты - Альбе смертный враг, а я обоим им!

Иль вы желаете, бездушны и суровы,

Чтоб я увидела, как тот венок лавровый,

Что принесет герой сестре или жене,

Дымится кровию, родной и близкой мне?

Как должное воздать и жертве и герою,

Быть нежною женой и любящей сестрою,

Живому радуясь, над умершим тужить?

Решенье лишь одно: нельзя Сабине жить.

Я смерть должна принять, чтоб не изведать муки:

Сама себя убью, коль слабы ваши руки,

Жестокие сердца! Что удержало вас?

Я своего добьюсь потом, коль не сейчас.

Едва сойдетесь вы с подъятыми мечами,

Возжаждав гибели, я брошусь между вами.

Чтоб одного из вас упала голова,

Сабину поразить придется вам сперва.


Гораций


Жена!


Куриаций


Сестра!


Камилла


Смелей! Они должны смягчиться!


Сабина


Как! Вы вздыхаете? Бледнеют ваши лица?

Что испугало вас? И это - храбрецы,

Враждебных городов отважные бойцы?


Гораций


Что я свершил, жена? Какие оскорбленья

Заставили тебя искать такого мщенья?

Чем провинился я! Кто право дал тебе

Мой дух испытывать в мучительной борьбе?

Ты удивить его и восхитить сумела;

Но дай мне завершить мое святое дело.

Ты мужа превзошла; но, если он любим

Женою доблестной, не торжествуй над ним.

Уйди, я не хочу победы слишком спорной,

Что защищаюсь я - и то уже позорно.

Позволь мне умереть, как повелела честь.


Сабина


Не бойся, у тебя теперь защитник есть.



ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ


Старый Гораций, Гораций, Куриаций, Сабина, Камилла


Старый Гораций


Как, дети? Чувства здесь возобладали властно,

И время подле жен вы тратите напрасно?

Готовясь кровь пролить, слезами смущены?

Нет, жен рыдающих оставить вы должны.

Вас жалобы смягчат и, нежностью лукавой

Лишивши мужества, толкнут на путь неправый.

Лишь бегство победит противников таких.


Сабина


Тебе они верны: не бойся же за них,

Как ни страдали здесь Камилла и Сабина,

Ты можешь чести ждать от зятя и от сына;

И если ропот наш отважных мог смягчить,

Сумеешь, верно, ты в них доблесть укрепить.

Не будем проливать напрасных слез, Камилла,

Пред этой твердостью ничтожна наша сила -

Лишь в безнадежности покой мы обретем.

Сражайтесь, хищники! От скорби мы умрем.



ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ


Старый Гораций, Гораций, Куриаций


Гораций


Отец, не уступай неистовству такому

И жен, молю тебя, не выпускай из дому.

Слезами, воплями их горькая любовь

Да не смущает нас, когда польется кровь.

Так наша связь тесна, что можно без сомненья

В постыдном сговоре нам бросить обвиненье;

Но дорого бы честь избранья обошлась,

Когда бы в низости подозревали нас.


Старый Гораций


Все сделаю мой сын. Ступайте к братьям, дети,

И знайте: есть у вас один лишь долг на свете.


Куриаций


Как я с тобой прощусь и что могу сказать...


Старый Гораций


Не надо чувств моих отцовских пробуждать!

Мне не хватает слов тебе внушить отвагу.

Я в помыслах нетверд, и ощущаю влагу

На старческих глазах, и сам рыдать готов.

Боец! Исполни долг и жди суда богов.



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ


Сабина


Сабина


Так чем должна я стать, убита долей злою?

Женою любящей иль преданной сестрою?

Принять решение отныне надо мне

И твердо быть на той иль этой стороне.

Что ж изберет душа, унынием объята?

Кого назвать врагом - супруга или брата?

Страсть к одному влечет, с другим - связует кровь.

К обоим властная живет во мне любовь.

Нет, с ними в доблести мне следует сравняться -

И этому женой и тем сестрой остаться,

Всегда твердить себе: их честь - ценней всего

И не пристало мне страшиться ничего.

Когда падут они, то смертью столь прекрасной,

Что ныне весть о ней не может быть ужасной.

Покорствуя судьбе, я знать одно должна:

Не кто принес им смерть, а лишь - за что она.

Приму вернувшихся, горда победной славой,

Что родичам несет их подвиг величавый,

Не думая о том, ценою крови чьей

Так высоко вознес он доблестных мужей.

С любой из двух семей торжествовать должна я, -

В одной из них жена, в другой же дочь родная,

С любой столь прочная меня связала нить,

Что только близкий мне и может победить.

Какое б горе мне судьба ни слала злобно,

В нем радость обрести я все-таки способна

И видеть грозный бой, не устрашась его,

Смерть - без отчаянья, без гнева - торжество.

О обольщения, о сладкие обманы,

Огнем нечаянным, мерцавшим из тумана,

Надежду тщетную вы в сердце мне зажгли,

Но сразу он померк, мгновенно вы прошли!

Как молнии, во тьме внезапно пламенея,

Мелькнут, чтоб стала ночь потом еще темнее,

Мне в очи брызнули вы трепетным огнем,

Чтоб гуще и мрачней нависла тьма кругом.

Вы облегчили мне страданье и тревоги, -

Теперь пора платить: ревнивы наши боги,

И сердце скорбное удары поразят,

Которыми сражен супруг мой или брат.

О смерти их скорбя, я думаю с тоскою,

Не для чего он пал, но чьей сражен рукою.

И в мыслях о венце прославленных мужей

Страдаю об одном - ценою крови чьей?

С семьею павшего рыдать теперь должна я, -

В одной из них жена, в другой же дочь родная.

И так связует кровь, и так связал закон,

Что только близкий мне и будет побежден.

Вот вожделенный мир! Его я так желала -

И сила вышняя моленья услыхала.

Как беспощаден ты во гневе, грозный бог,

Когда, и милости даруя, столь жесток!

И как безжалостно караешь преступленье,

Когда к невинному не знаешь сожаленья!



ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ


Сабина, Юлия


Сабина


Свершилось, Юлия? Так что же мне грозит?

Сражен ли милый брат? Любимый муж убит?

Иль, обе стороны победой удостоив,

Преступные мечи заклали всех героев,

Чтоб я в отчаянье не проклинала тех,

Кто победил в бою, а хоронила всех?


Юлия


Того не знаешь ты, что всем известно стало?


Сабина


Дивиться этому не следует нимало:

Ведь мне с Камиллою - забыла ты о том? -

На время битвы стал тюрьмою этот дом.

Нас держат взаперти: не то, в тоске о братьях

И о возлюбленных, мы бросимся разнять их,

Поставить и любовь и скорбь на их пути,

Чтоб жалость в лагерях обоих обрести.


Юлия


Ни слез для этого не нужно, ни объятий:

Один их вид смутил враждующие рати.

Едва пройти вперед успели шесть бойцов,

Как ропот пробежал вдоль сомкнутых рядов.

Увидев, что друзья, что родичи готовы

Нести друг другу смерть, храня завет суровый, -

Тот состраданием, тот ужасом объят,

А эти славят их, безумствуют, кричат,

Кто восхищается столь яростным усердьем,

Кто дерзостно зовет его жестокосердьем, -

Но все в конце концов согласны меж собой,

Когда хулят вождей за выбор роковой

И, возмущенные столь нечестивым боем,

Бросаются вперед, не дав сойтись героям...


Сабина


Какую вам хвалу, бессмертные, воздать?


Юлия


Не рано ли еще, Сабина, ликовать?

Надежда ожила, слабеют опасенья,

Но есть еще, увы, причины для волненья.

Как ни стараются беду предотвратить, -

Безумцев доблестных, увы, не убедить.

Им драгоценна честь высокого избранья,

Честолюбивые ласкают их мечтанья.

Мы все за них скорбим; но, гордости полны,

Подобной жалостью они оскорблены.

Смятение в войсках на них пятном ложится,

С той ратью и с другой они готовы биться,

И смерть от рук друзей им легче перенесть,

Чем уступить сейчас, отвергнув эту честь.


Сабина


Как? Этих душ стальных упорство безнадежно?


Юлия


Да, но войска шумят и требуют мятежно

Вести на битву всех иль, вверившись богам,

Вручить судьбу опять шести другим бойцам.

Вождей своих они почти не замечают,

Речей не слушают, приказам не внимают,

В смущенье царь. Едва надеясь на успех,

"Раздор, - он говорит, - лишил рассудка всех.

Так спросим же богов. Их милости священной

Мы угодить могли б решенья переменой?

И кто осмелится восстать, когда о том

По внутренностям жертв смиренно мы прочтем?"

Он смолк. Его слова простые чудотворны:

Им даже шестеро избранников покорны.

Стремленье к подвигу, что ослепляло их,

Как ни неистово, но чтит богов благих.

Почтеньем ли к царю иль страхом пред богами

Смирил его совет порывов гордых пламя,

И ратям речь его звучала как закон,

Как будто он уже владыка двух племен.

Решит же суд богов и жертвоприношенье.


Сабина


Богам не может быть угодно преступленье.

На них надеюсь я: уже отложен бой,

И не изменит нам их промысел благой.



ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ


Камилла, Сабина, Юлия


Сабина


Отрадной новостью хочу я поделиться.


Камилла


Ее, мне кажется, я слышала, сестрица.

Когда пришли к отцу, я находилась там.

Но что хорошего она приносит нам?

Отсрочена беда - потом сильней страданья,

Томительнее страх и муки ожиданья.

И только одного теперь мы вправе ждать:

Что позже час придет над павшими рыдать.


Сабина


Но в ратях правый гнев зажжен веленьем божьим!


Камилла


Богов, по-моему, напрасно мы тревожим.

Ведь выбор горестный был ими же внушен,

И не всегда народ богами вдохновлен.

Не снисходя к толпе, им подобает боле

Владык одушевлять своей священной волей:

Неоспоримые земных царей права,

Их власть разумная - лишь отблеск божества.


Юлия


Чем обрекать себя на тщетные мученья,

Читай в оракулах небесные решенья.

Ведь если от судьбы ты доброго не ждешь,

Ответ того жреца - тебе обман и ложь.


Камилла


Слова оракула всегда, увы, невнятны;

Чем кажутся ясней, тем менее понятны;

Когда же думаешь, что в них загадки нет, -

Еще таинственней обманчивый ответ.


Сабина


Нет, верить мы должны, хотя бы лишь отчасти,

Хотя б надежды нас терзали, как напасти.

Пусть только слабый луч сошел от вышних сил,

Кто не надеется - его не заслужил.

Мы сами для богов помеха роковая,

Заране милость их неверьем отвергая.


Камилла


Помимо нас, увы, решают небеса,

И наши жалкие бессильны голоса.


Юлия


Вас боги ввергли в страх, но сжалятся над вами.

Прощайте, я пойду за новыми вестями.

Не лейте слез. Когда я вас увижу вновь,

Наверно, принесу и радость и любовь,

И весь остаток дня пройдет под знаком мира,

В приготовлениях для свадебного пира.


Сабина


Надежду я храню.


Камилла


Во мне она мертва.


Юлия


Сама признаешь ты, что я была права.



ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ


Сабина, Камилла


Сабина


И от меня, сестра, прими упрек нестрогий:

Не слишком ли теперь ты поддалась тревоге?

А если бы твоей была судьба моя

И ты терзалась бы, как нынче мучусь я?

А если б ты ждала, над самой бездной стоя,

Таких же бед, как я, от рокового боя?


Камилла


Должна бы ты сама о них судить трезвей:

Чужая боль не то, что боль души своей.

В назначенное мне по вышнему веленью

Вглядись - и твой удел предстанет легкой тенью.

Лишь участь милого должна тебя смущать:

Не можем братьев мы к супругу приравнять.

Нас вводят в новый дом законы Гименея,

И с отчим домом связь становится слабее.

По-разному теперь и думаешь о них,

А мужа полюбив, забудешь о родных,

Но если милого отца признал как зятя -

Хотя не муж, для нас не меньше он, чем брат!

И их по-прежнему мы любим, и его,

Но предпочесть - увы! - не в силах никого.

Сабина, можешь ты, и мучась и страдая,

Лить одного хотеть, о прочем забывая,

Но если вышний суд угрозы не смягчит,

Мне нечего желать и все меня страшит.


Сабина


Так рассуждать нельзя. Судьба для всех сурова:

Один ведь должен пасть - и от руки другого.

Хотя по-разному мы думаем о них,

К супругу уходя, нельзя забыть родных.

Не все вольны стереть заветы Гименея,

И мужа любим мы, о близких сожалея,

Природа властвует над нами с детских лет,

И кровным родичам ни в ком замены нет.

И муж и родичи - душа твоя и тело.

Все горести равны, достигшие предела.

Но суженый, по ком ты нынче без ума, -

Он для тебя лишь то, что ты творишь сама.

Причуды ревности, дурное настроенье -

И часто он забыт, забыт в одно мгновенье.

Трудней ли разуму влеченье побороть?

Но связи вечные - родная кровь и плоть.

Того, что скреплено обдуманным союзом,

Нельзя предпочитать родства священным узам,

И если вышний суд решенья не смягчит,

Мне нечего желать и все меня страшит.

А ты - тебе дано, и мучась и страдая,

Лишь одного хотеть, о прочем забывая.


Камилла


Поистине, тебе не волновало кровь

Пустое для тебя и чуждое - любовь.

Сначала в силах мы сопротивляться страсти,

Пока она своей не показала власти,

Покуда наш отец, ее впустивши в дом,

Не сделал дерзкого захватчика царем.

Приходит - кроткая, царит же - как тиранка.

Но раз твоей душе понравилась приманка,

Преодолеть любовь душа уж не вольна

И хочет лишь того, что повелит она.

Мы крепко скованы, но сладкими цепями.



ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ


Старый Гораций, Сабина, Камилла


Старый Гораций


Я прихожу сюда с недобрыми вестями,

О дочери мои! Но незачем скрывать

То, что вы можете от каждого узнать.

Свершился суд богов, и бьются ваши братья.


Сабина


Да, не таких вестей могла бы ожидать я,

Казалось мне всегда, что правый суд богов

К нам должен быть не так безжалостно суров.

Не утешай же нас. Так тягостно несчастье,

Что жалки все слова и ни к чему участье.

С мученьями теперь покончить мы вольны,

А смерти жаждущим несчастья не страшны.

Легко могли бы мы, храня на людях гордость,

Свое отчаянье изобразить как твердость.

Но если слабыми сейчас не стыдно быть,

К чему же пред людьми храбриться и хитрить?

Мужчинам свойственно подобное искусство,

А мы - на женские мы притязаем чувства

И вовсе не хотим, чтоб с нами клял судьбу

Суровый муж, всегда готовый на борьбу.

Встречай же не дрожа губительные грозы

И слез не проливай, на наши глядя слезы.

Ну, словом, я молю - в жестокий этот час

Храни свой гордый дух, не осуждая нас.


Старый Гораций


Слезам и жалобам не нахожу упрека,

Ведь я с самим собой боролся так жестоко,

Что, может быть, теперь не смог бы устоять,

Когда бы столько же страшился потерять.

Врагами для меня твои не стали братья.

Как прежде, всем троим готов раскрыть объятья;

Но с дружбой не сравнить ни страстную любовь,

Ни ту, что вызывать должна родная кровь.

Мне не дано познать тоску, что истомила

Сабину - о родных, о женихе - Камиллу.

Я видеть в них могу врагов страны моей

И полностью, стоять за милых сыновей.

Хвала благим богам, они достойны Рима,

И их избрание для всех неоспоримо;

А жалость отметя, что устремлялась к ним,

Они вдвойне себя прославили и Рим.

Да, если б, духом пав, ее они искали

Иль уступили ей и отвергать не стали,

То от моей руки на них бы пала месть

За рода моего поруганную честь.

Но раз, не внемля им, других избрать хотели,

Я к той же, что и вы, тогда склонялся цели,

И если б до богов донесся голос мой,

Других бы доблестных послала Альба в бой,

Чтоб, кровью братскою не оскверняя славу,

Стяжали торжество Горации по праву

И чтобы не в таком неправедном бою

Теперь родимый град обрел судьбу свою.

Но нет! Бессмертные судили по-иному.

Мой дух покорствует решению святому,

И жертвы он готов любые принести

И в счастье родины блаженство обрести.

Мужайтесь же, как я, - не так вам будет больно.

Вы обе римлянки - и этого довольно.

Ты - стала римлянкой, ты - остаешься ей,

И нету имени почетней и славней.

Оно по всей земле от края и до края

Пройдет, как божий гром, народы устрашая,

Чтоб утвердить везде единый свой закон

И высшей честью стать царям чужих племен.

Энею было так обещано богами.



ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ


Старый Гораций, Сабина, Камилла, Юлия


Старый Гораций


Ты, Юлия, пришла с победными вестями?


Юлия


Нет, горестен исход сраженья для страны,

И сыновья твои - увы! - побеждены.

Из трех остался жив один супруг Сабины.


Старый Гораций


О, роковой исход, о, горькая судьбина!

Отныне Альбе град родимый подчинен,

А родине своей не отдал жизни он?

О нет, не истину узнала ты о бое,

И Рим не побежден, иль сражены все трое.

Я знаю кровь мою, она свой долг блюдет.


Юлия


Глядели с наших стен и я, и весь народ.

Мы восхищались им. Когда же братья пали

И против одного сражаться трое стали,

Он бросился бежать, чтобы спастись от них.


Старый Гораций


И римляне его оставили в живых?

Предателя они прикрыли преступленье?


Камилла


О, братья!


Старый Гораций


Не о всех печалиться тебе:

Двух доблестных сынов завидую судьбе.

Да будет лаврами покрыта их могила.

Меня же слава их с утратой примирила.

За верность добрую сынам дано моим -

Пока дышать могли, свободным видеть Рим,

Лишь римскому царю, как должно, подчиненным,

Но не чужим вождям и не чужим законам.

Оплакивай того, кто горестным стыдом,

Неискупаемым, покрыл наш гордый дом.

Оплакивай позор Горациева рода:

Нам не стереть его из памяти народа.


Юлия


Но что же должен был он сделать?


Старый Гораций


Умереть

Иль в дерзновении предсмертном - одолеть.

Он мог жестокое отсрочить пораженье,

Беду отечества, - хоть на одно мгновенье,

И смертью доблестной со славой павший сын

Не опозорил бы родительских седин.

Та кровь, что в час нужды не отдана отчизне, -

Позорное пятно на всей грядущей жизни,

И каждый лишний миг, что он еще живет,

Его и мой позор пред всеми выдает.

Суровое мое решенье непреклонно:

Старинным правом я воспользуюсь законно,

Чтоб увидали все, как власть и гнев отца

За трусость жалкую карают беглеца.


Сабина


Молю тебя, отец, во гневе благородном

Несчастье общее не делай безысходным.


Старый Гораций


Да, сердцу твоему утешиться легко.

Ведь ранено оно не слишком глубоко,

И павшего на нас избегла ты проклятья:

Судьбой пощажены и твой супруг, и братья.

Мы - подданные, да, но града твоего,

И муж твой предал нас, но братьям - торжество.

И, видя славы их высокое сиянье,

Стыду Горациев не даришь ты вниманья.

Но так любим тобой преступный твой супруг,

Что не избегнешь ты таких же слез и мук.

Не думай страстными спасти его слезами.

Еще до вечера - я в том клянусь богами -

Рука, рука моя, свершая приговор,

И кровь его прольет, и смоет наш позор.


Сабина


Скорей за ним! Ведь он сейчас на все способен.

Неужто лик судьбы всегда жесток и злобен?

Зачем должны мы ждать лишь горя и тоски

И вечно трепетать родительской руки?!



ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ


Старый Гораций, Камилла


Старый Гораций


В защиту подлого твои напрасны речи.

Пусть, от врага бежав, с отцом страшится встречи.

Хоть жизнь ему мила, но он ее не спас,

Когда не поспешил с отцовских скрыться глаз.

Пускай жена его заботится об этом.

Я ж небесами вновь клянусь пред целым светом...


Камилла


Смягчись, отец, смягчись! Ведь так неумолим

Не будет к беглецу и побежденный Рим.

Простит великий град и в самом тяжком горе

Того, кто одолеть не смог в неравном споре.


Старый Гораций


Что мне до этого? Пусть римляне простят -

Заветы старины иное мне велят.

Я знаю путь того, кто стал по праву славным:

Непобежденный, он падет в бою неравном;

И мужеская мощь, бесстрашна и тверда,

Хоть сокрушенная, не сдастся никогда.

Молчи. Я знать хочу, зачем пришел Валерий.



ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ


Старый Гораций, Валерий, Камилла


Валерий


Отцу, скорбящему о тягостной потере,

Царь утешенье шлет...


Старый Гораций


Не стоит продолжать,

И незачем меня, Валерий, утешать.

Двух сыновей война скосила слишком скоро,

Но мертвые, они не ведают позора.

Когда за родину дано погибнуть им,

Я рад.


Валерий


Но третий сын - кому сравниться с ним?

Ведь он - замена всем, как лучший между ними.


Старый Гораций


Зачем не сгинул он, а с ним и наше имя!


Валерий


Один лишь ты грозить решаешься ему.


Старый Гораций


И покарать его мне должно одному.


Валерий


За что? За мужество, достойное героя?


Старый Гораций


Какое мужество - бежать во время боя?


Валерий


За бегство ловкое - он славою покрыт.


Старый Гораций


Во мне еще сильней смущение и стыд.

Поистине, пример, достойный удивленья:

От боя уклонясь, достигнуть прославленья.


Валерий


Чего стыдишься ты, скажи мне наконец?

Гордись! Ты нашего спасителя отец!

Он торжество и власть принес родному граду, -

Какую можешь ты еще желать награду?


Старый Гораций


Что слышу от тебя? Где торжество и власть?

Под руку недругов нам суждено подпасть!


Валерий


Об их победе речь странна и неуместна.

Возможно ль, что тебе еще не все известно?


Старый Гораций


Я знаю - он бежал и предал край родной.


Валерий


Он предал бы его, на том закончив бой;

Но бой не кончился, и вскоре все узрели,

Что бегством он сумел достичь победной цели.


Старый Гораций


Как, торжествует Рим?


Валерий


Спеши теперь узнать,

Что доблестного ты не вправе осуждать,

Один вступил в борьбу с тремя. Но волей рока

Он - невредим, а те - изранены жестоко.

Слабее всех троих, но каждого сильней,

Он с честью выскользнет из роковых сетей.

И вот твой сын бежит, чтоб хитрость боевая

Врагов запутала, в погоне разделяя.

Они спешат за ним. Кто легче ранен, тот

Преследует быстрей, а слабый отстает.

Настигнуть беглеца все трое рвутся страстно,

Но, разделенные, не действуют согласно.

А он, заметивши, что хитрость удалась,

Остановился вдруг: победы близок час.

Вот подбежал твой зять. Объятый возмущеньем,

Что враг стоит и ждет с надменным дерзновеньем,

Наносит он удар, но тщетен гордый пыл:

Ему, чтоб одолеть, уже не хватит сил.

Альбанцы в трепете, беда грозит их дому.

На помощь первому велят спешить второму.

Изнемогает он в усильях роковых,

Но видит, добежав, что брата нет в живых.


Камилла


Увы!


Валерий


Едва дыша, он павшего сменяет,

Но вновь Горация победа осеняет.

Без силы мужество не выиграет бой:

За брата не воздав, уже сражен второй.

От воплей небеса дрожат над полем брани:

Те - в ужасе кричат, мы - в мощном ликованье.

Увидел наш герой, что близко торжество,

И гордой похвальбой приветствует его:

"Я братьям тех двоих уже заклал для тризны,

Последний же падет на алтаре отчизны, -

Свою победу Рим на этом утвердит", -

Сказал он - и уже к противнику летит.

Сомнений больше нет: твой сын у самой цели.

Тот, обескровленный, тащился еле-еле,

На жертву, к алтарю влекомую, похож,

Казалось, горло сам он подставлял под нож.

И принимает смерть, почти не дав отпора.

Отныне наша власть не вызывает спора.


Старый Гораций


О милый сын! О честь и слава наших дней,

Оплот негаданный для родины своей!

Достойный гражданин, достойный отпрыск рода,

Краса своей страны и лучший сын народа!

Хочу, обняв тебя, в объятьях задушить

Ошибку, что меня успела ослепить!

О, поскорее бы счастливыми слезами

Омыть чело твое, венчанное богами!


Валерий


И ласкам и слезам ты скоро волю дашь:

Сейчас его к тебе пришлет властитель наш.

Молебствие богам и жертвоприношенье

Мы завтра совершим по царскому решенью.

Сегодня же за все, что благость их дала,

Во храме им воздаст короткая хвала.

Там царь, и с ним твой сын. Меня ж сюда послали

Счастливым вестником и вестником печали.

Но мало этого для милости царя:

Он сам к тебе придет, за все благодаря.

Чтоб должное воздать прославленному роду,

Он сам придет сказать, что за свою свободу

И торжество - тебе обязана страна.


Старый Гораций


Чрезмерна эта честь - меня слепит она.

Твоими я уже вознагражден словами

За все, свершенное моими сыновьями.


Валерий


Так мало римский царь не чтит больших заслуг.

Твой сын его венец из вражьих вырвал рук,

И вот - любая честь, по мненью властелина,

Бледней заслуг отца и доблестного сына.

Я ухожу. Но царь узнает от меня,

Что ты, достойные обычаи храня,

Готов ему служить и ревностно и верно.


Старый Гораций


За это я тебе признателен безмерно.



ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ


Старый Гораций, Камилла


Старый Гораций


Не время, дочь моя, чтоб лить потоки слез,

Когда такую честь нам этот день принес.

Семейные тебя да не смущают беды,

Когда для всей страны они - залог победы.

Ценою наших бед восторжествует Рим -

Так что же? Горести свои благословим.

Чрезмерно горевать о суженом не надо:

Другого ты найдешь в стенах родного града.

Счастливейшим себя теперь почтет любой,

Сестру Горация своей назвав женой.

Сабину известить я должен. Волей рока

Ей нанесен удар, разящий так жестоко:

Убийцы родичей возлюбленных жена,

Имеет больше прав на жалобы она.

Но верю, что гроза промчится без возврата,

Что, разумом сильна и мужеством богата,

Над сердцем даст она любви возобладать,

Которой к славному не может не питать.

А ты не подчинись печали недостойной

И, если он придет, прими его спокойно.

Пред всеми показать уже тебе пора,

Что подлинно ему ты кровная сестра.



ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ


Камилла


Камилла


О да, я покажу, я ныне всем открою,

Что не должна любовь склониться пред судьбою,

Пред волей тех людей неправедных и злых,

Которых почитать должны мы за родных.

Мою хулишь ты скорбь. Но чем упреки строже,

Чем больше сердишься, они мне тем дороже.

Безжалостный отец! Мой рок неумолим -

И в этом скорбь моя пускай сравнится с ним,

Чей рок когда-либо за день, за час единый

Внезапно принимал столь разные личины?

То радость исторгал, а то потоки слез,

Пока последнего удара не нанес?

И в чьей душе могли сменяться так тревожно

Печаль - веселием, а страх - надеждой ложной?

И чья была таких случайностей рабой,

Таких превратностей игрушкою пустой?

Оракул дал покой, а сон - грозит и мучит,

Война ввергает в страх, а мир надежде учит.

Готовлю брачный пир, и в этот самый миг

На брата моего с мечом идет жених.

Я в смертном ужасе, и все полны тревоги:

Бойцы разделены, их снова сводят боги.

Альбанцев ждет успех, и только он, мой друг,

В моей крови еще не оскверняет рук.

Иль участь родины меня страшила мало

И смерть Горация легко я принимала?

И тщетно тешила надеждами себя,

Что не предам своих, противника любя?

Судьба меня за грех жестоко покарала:

Он пал - и как, увы, об этом я узнала?

Соперник милого оповещает нас, -

И вот, ведя при мне мучительный рассказ,

Открыто счастлив он, ласкаемый мечтою:

Не счастьем родины, - о нет, - моей бедою;

И, строя в грезах рай на бедствии чужом,

Победу празднует над милым женихом.

Но это все ничто, иное ждет Камиллу.

Я ликовать должна, когда гляжу в могилу,

Героя прославлять, как вся моя страна,

И руку целовать, которой сражена.

Жестокие мои законны сожаленья;

Для них же слезы - стыд, а вздохи - преступленье:

Цвети и радуйся средь самых тяжких бед -

Без варварства в тебе душевной мощи нет.

О, я не дочь отца, чье сердце слишком свято,

И мне не быть сестрой столь доблестного брата,

Моя же правда в том, что не скрываю мук,

Когда бездушие - заслуга из заслуг.

Надежды больше нет - чего ж теперь бояться?

Пусть торжествует скорбь - ей незачем скрываться,

Пусть, победителя высокомерный вид

Ее отважную решимость укрепит

В лицо ему хулить деянье роковое

И ярость распалить в прославленном герое.

Вот он идет сюда. Не дрогнув перед ним,

Мы прах любимого как следует почтим.



ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ


Гораций, Камилла, Прокул


(Прокул держит в руке три меча убитых Куриациев.)


Гораций


Сестра, моя рука за братьев отомстила,

Враждебной нам судьбы теченье изменила

И, римский навязав противникам закон,

Одна решила спор и участь двух племен.

Взгляни же на мечи, что в битве славной взяты,

И должное сумей воздать победе брата.


Камилла


Все то, что я должна, слезами ей воздам.


Гораций


Ликует Рим, сестра. Зачем же слезы нам?

А братья павшие отомщены с лихвою:

Где кровь за кровь текла, не нужно слез герою.

Когда свершилась месть, не вспоминай утрат.


Камилла


Что ж, если души их иного не хотят,

Не буду я за них казаться огорченной

И о кончине их забуду отомщенной.

Но кто же отомстит за гибель жениха,

Чтоб и его забыть могла я без греха?


Гораций


Несчастная, молчи!


Камилла


О мой жених любимый!


Гораций


О недостойная! О вызов нестерпимый!

Как! Имя недруга, что мной повержен в прах,

И в сердце у тебя, и на твоих устах?

Неистовство твое преступно мести жаждет,

Уста о ней твердят и сердце горько страждет?

Рассудку подчинись, желаньям ставь предел,

Чтоб за свою сестру я больше не краснел.

Ты заглушить должна свое слепое пламя,

Моими славными утешиться делами,

Чтоб от тебя иных не слышал я речей.


Камилла


Дай, варвар, душу мне, подобную твоей.

А, правды хочешь ты? Кричу с тоской и болью:

Верни любимого иль дай терзаться вволю!

Всегда его судьба вершила и мою:

Мне дорог был живой, над мертвым слезы лью.

Навеки в грозный час простился ты с сестрою:

Лишь оскорбленная невеста пред тобою.

За гибель милого не перестану я

Свирепой фурией преследовать тебя.

О кровожадный тигр! А я - рыдать не смею?

Мне - смерть его принять и восхищаться ею,

Чтоб, гнусное твое прославив торжество,

Теперь уже сама убила я его?

Пусть будет жизнь твоя столь горькой, столь постыдной,

Что и моя тебе покажется завидной,

А славу, что тебе, жестокому, мила,

Твои же омрачат бесчестные дела!


Гораций


О боги! Злоба в ней дошла до исступленья!

И должен от тебя я слушать оскорбленья,

Которыми ты наш позорить смеешь род?

Приветствуй эту смерть, что славу нам несет,

И да затмится скорбь и память о любимом

Пред римской славою в тебе, рожденной Римом.


Камилла


Рим, ненавистный враг, виновник бед моих!

Рим, Рим, которому был заклан мой жених!

Рим, за который ты так счастлив был сразиться!

Кляну его за то, что он тобой гордится.

Покуда мощь его не так еще сильна,

Пускай соседние воспрянут племена,

А если сможет он не пасть под их ударом,

Пусть Запад и Восток восстанут в гневе яром,

И пусть надвинутся, враждой к нему горя,

Народы всей земли чрез горы и моря!

Пусть на себя он сам свои обрушит стены,

Себе же в грудь вонзит преступный меч измены,

А небо, утолив молящую меня,

Затопит этот Рим потоками огня!

О! Видеть, как его дробит небесный молот,

Как рушатся дома и твой венец расколот,

Последнего из вас последний вздох узреть

И, местью насладясь, от счастья умереть!


Гораций

(хватаясь за меч и преследуя убегающую Камиллу)


Позор! Мой правый гнев терпенье не смирило!

Ступай же милого оплакивать в могилу!


Камилла

(раненая, за кулисами)


Злодей!


Гораций

(возвращаясь на сцену)


Кто о враге отчизны пожалел,

Тому конец такой - единственный удел.



ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ


Гораций, Прокул


Прокул


О, что ты совершил!


Гораций


Я поступил как надо.

А смерть - за этот грех достойная награда.


Прокул


Не слишком ли жесток твой справедливый суд?


Гораций


Пускай моей сестрой Камиллу не зовут;

Она не наша кровь, не дочь отцу родному:

Кто проклял родину, тот изменяет дому.

Своих же близких враг, уже не смеет он

От оскорбленных ждать столь ласковых имен;

А кровных родичей тем более законны

И гнев и скорый суд прямой и непреклонный.

И тот навеки прав, кто сразу задушил

Столь святотатственный, хоть и бессильный пыл.



ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ


Сабина, Гораций, Прокул


Сабина


Что благородный твой порыв остановило?

Вот на руках отца кончается Камилла.

Отрадным зрелищем насытиться спеши,

А если хватит сил у доблестной души,

Последнюю пролей на алтаре народа

Еще живую кровь поверженного рода

И, вражьей не щадя, как не щадил родной,

Палач своей сестры, покончи и с женой.

Одна у нас вина, одной больны тоскою:

Подобно ей, скорблю о закланных тобою.

Настолько тягостней мой грех в глазах твоих:

Ей дорог был один - я плачу о троих,

И жду бестрепетно любого наказанья.


Гораций


Оставь меня сейчас иль подави стенанья.

Достойной будь женой для мужа своего

И к низкой жалости не понуждай его.

А если близостью супружеской, Сабина,

И в чувствах стали мы и в помыслах едины,

Не мне унизиться, твоих изведав стыд,

Но до моих тебе подняться надлежит.

Да, мне понятна скорбь моей супруги милой.

Терпи, вооружись моей душевной силой.

Победный мой венок спеши признать своим

И не срывай с меня, но украшайся им.

Ты честь мою клянешь и так враждуешь с нею,

Что был бы мой позор тебе сейчас милее?

Женою верной стань и меньше будь сестрой.

А этот мой пример - тебе закон святой.


Сабина


Тебе ли стану я, ничтожная, подобной?

За братьев я тебя не упрекаю злобно.

Воздать им должное мне надлежит, скорбя.

И здесь враждебный рок виновнее тебя.

Но доблесть римскую отвергну я, конечно,

Когда велит она мне стать бесчеловечной.

И победителя счастливого жена

Погибшим родичам останется верна.

С народом празднуя отечества победы,

Семейные свои в семье оплачем беды;

И радость общую мы позабыть вольны,

Во власти тех скорбей, что только нам даны.

Зачем не поступать, как нам велит природа?

Когда идешь сюда, свой лавр оставь у входа,

Со мною слезы лей... Как! Низменная речь

Не вынудит тебя поднять священный меч

И гневно покарать меня за преступленье?

Камилла счастлива! Ее постигло мщенье.

Ты одарил сестру лишь тем, что та ждала,

И милого она за гробом обрела.

Любимый муж, не ты ль меня обрек терзанью?

И если гнев остыл, внемли же состраданью!

Но гнев ли, жалость ли - молю тебя, супруг!

Не хочешь покарать? Избавь от лишних мук!

Как доброй милости, как беспощадной кары,

Я жажду от тебя последнего удара

И рада все принять. Такая смерть легка,

Когда ее несет любимая рука.


Гораций


О, горе! Женщинам дарована богами

Столь пагубная власть над лучшими мужами!

И жены слабые, бессмертных теша взгляд,

Над сильными, увы, и смелыми царят!

Чтоб мужество свое спасти от пораженья,

Я в бегстве вынужден теперь искать спасенья,

Прощай. Оставь меня иль перестань рыдать.

(Уходит.)


Сабина (одна)


Ни ярость, ни любовь не стали мне внимать!

Нет кары для вины, а горе - безответно.

О милости прошу, молю о казни - тщетно!

Что ж, буду требовать и плакать вновь и вновь,

А нет - сама пролью тоскующую кровь.



ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ


Старый Гораций, Гораций


Старый Гораций


Печальным зрелищем не дав смутиться взору,

Мы вышнему должны дивиться приговору:

Едва победы нас высоко вознесут,

Гордыню усмирить умеет вышний суд.

То горечь к радости примешивают боги,

То слабым станет вдруг и доблестный и строгий,

Бывает редко нам даровано судьбой

Благое совершать с безгрешною душой.

Я скорбью не воздам преступнице Камилле:

Мы большей жалости с тобою заслужили.

Я этой дочери-изменницы отец,

А ты ее сразил, позоря свой венец.

Я знаю - эта казнь совершена по праву,

Но ты сгубил, мой сын, и честь свою и славу.

И лучше б не карать совсем вины такой,

Чем за нее воздать твоей, мой сын, рукой.


Гораций


Достоин казни я - назначь же мне любую:

Я пролил кровь сестры, о родине ревнуя.

Но если решено, что это тяжкий грех,

И должен слушать я укоры ото всех,

И что на мне позор - тебе дано по праву

Изречь свой приговор и совершить расправу.

Возьми же кровь мою - ведь я содеял зло,

И на нее теперь бесчестие легло.

Я не стерпел вины, судом ответив скорым,

Мириться ли, отец, тебе с моим позором?

Когда поступками задета наша честь,

Отец такой, как ты, считает долгом месть.

Да замолчит любовь, где нету оправданья:

Мягкосердечный сам достоин наказанья,

И славе собственной цены не знает он,

Когда щадит того, кто им же осужден.


Старый Гораций


Но быть суровыми порою мы не в силах,

И для самих себя детей прощаем милых.

В преклонном возрасте еще сильней любя,

Мы не караем их, чтоб не карать себя.

Не то, что видишь ты, мой взор в тебе находит,

Я знаю... Здесь наш царь! В покои стража входит.



ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ


Тулл, Валерий, Старый Гораций, Гораций, стража


Старый Гораций


Я честью вознесен превыше всех людей,

Мой государь - у нас, под кровлею моей!

И вот, у ног царя...


Тулл


Нет, встань, отец мой, смело,

Ведь за высокое и доблестное дело

Обязан я как царь - мое служенье в том -

Высокой почестью отметить славный дом.

(Указывая на Валерия.)

Он послан был к тебе тотчас же после боя,

Но сам я захотел увидеться с тобою.

Кто удивился бы, когда поведал он,

Что гибелью сынов ты не был сокрушен?

Твоей ли твердости прекрасной и суровой

Могло поддержкой быть сочувственное слово?

Но мне приносят весть - внезапно сам герой

Злодейством омрачил свой подвиг боевой:

О чести родины безудержно ревнуя,

Он дочь твою сгубил, сразив сестру родную.

Для самых сильных душ удар такой жесток, -

И как тебе снести неумолимый рок?


Старый Гораций


Мне тяжко, государь, но есть в душе терпенье.


Тулл


Да, опыт жизненный приносит утешенье.

Хотя мы все нередко узнаем,

Что бедственные дни идут за светлым днем,

Но мало у кого настолько хватит воли,

Чтоб мужество хранить в такой тяжелой доле.

И если бы тебе, утратившему дочь,

Сочувствие мое могло теперь помочь,

То знай, что с жалостью, такой же бесконечной,

Как скорбь твоя, мой друг, люблю тебя сердечно.


Валерий


Владыками небес дано земным царям

Вершить над нами суд, законы ставить нам,

И, родине служа, их власть, для всех святая,

За грех должна карать, за подвиг награждая.

Позволь, мой царь, слуге смиренному сказать:

Ты жалостлив к тому, что надо покарать.

Позволь мне...


Старый Гораций


Как! Умрет стране стяжавший славу?


Тулл


Пусть он окончит речь. Я рассужу по праву.

Всегда, везде для всех да будет правый суд,

Ведь только за него царей без лести чтут.

Ужасное свершил твой сын, и воздаянья

Здесь можно требовать, забыв его деянья.


Валерий


Внемли же, государь всеправедный. Пора,

Чтоб голос подняли защитники добра.

Не злобу доблестный в нас вызывает воин,

Приявший почести: он почестей достоин.

Не бойся и еще щедрее наградить -

Ведь сами римляне хотят его почтить.

Но если он палач сестры единокровной,

То, славясь как герой, пусть гибнет как виновный.

Ты - царь, отечества надежда и оплот, -

От ярости его спаси же свой народ,

Когда не хочешь ты господствовать в пустыне:

Так много близких нам война скосила ныне,

И оба племени соединял тесней

Во дни счастливые так часто Гименей,

Что мало римлян есть, не потерявших зятя

Иль родича жены в рядах альбанской рати

И не оплакавших на празднестве побед

Своей родной страны - своих семейных бед.

Но если мы, скорбя, преступны против Рима,

И может нас герой карать неумолимо, -

Кто будет варваром жестоким пощажен,

Когда родной сестре пощады не дал он?

Он не сумел простить отчаянья и гнева,

Что смерть любимого вселила в сердце девы:

Ей факел свадебный мелькал в дыму войны,

Но с милым навсегда мечты погребены.

Рим возвеличился и стал рабом нежданно:

И наша жизнь и смерть - уже в руках тирана.

И дни бесславные еще мы сможем длить,

Пока изволит он преступников щадить.

О Риме я сказал; теперь добавлю смело:

Для мужа доблести позорно это дело.

Я умолять бы мог, чтоб царь взглянул сейчас

На подвиг редкостный славнейшего из нас.

И он увидел бы, как, местью пламенея,

Из раны хлынет кровь перед лицом злодея.

Он содрогнулся бы в ужасный этот миг,

Взглянув на хладный труп, на нежный юный лик.

Но мерзостно давать такие представленья.

Назавтра выбран час для жертвоприношенья.

О царь! Подумал ты, угодно ли богам

Принять воскуренный убийцей фимиам?

Он для бессмертных - враг. За святотатство это

И у тебя они потребуют ответа.

Нет, не рука его решала бранный спор, -

Помог отечеству бессмертных приговор.

И, волею богов свое возвысив имя,

Он славу запятнал, дарованную ими;

И, самый доблестный, веленьем вышних сил

Он сразу и венец и плаху заслужил.

Мы жаждем выслушать решения благие,

Злодейство это здесь совершено впервые;

И, чтоб небесный гнев не пал теперь на нас,

Отмсти ему, богов немилости страшась.


Тулл


Гораций, говори.


Гораций


Мне не нужна защита!

Ведь то, что сделал я, ни от кого не скрыто.

И если для царя вопрос уже решен,

То слово царское для подданных - закон.

Невинный может стать достойным осужденья,

Когда властитель наш о нем дурного мненья.

И за себя нельзя вступаться никому

Затем, что наша кровь принадлежит ему.

А если роковым его решенье будет,

Поверить мы должны, что он по праву судит.

Достаточно тебе, о царь мой, приказать:

Иные любят жизнь, я ж рад ее отдать.

Законная нужна Валерию расплата:

Он полюбил сестру и обвиняет брата.

Мы для Горация взываем об одном:

Он смерти требует, и я прошу о том.

Одна лишь разница: хочу законной мести, -

Чтоб ничего моей не запятнало чести:

И вот стремимся мы по одному пути,

Он - чтоб ее сгубить, я - чтоб ее спасти.

Так редко может быть, чтоб сразу проявила

Все качества свои души высокой сила.

Здесь ярче вспыхнуть ей удастся, там - слабей;

И судят оттого по-разному о ней.

Народу внешние понятней впечатленья,

И внешнего ее он жаждет проявленья:

Пусть изменить она не думает лица

И подвиги свои свершает без конца.

Плененный доблестным, высоким и нежданным,

Он все обычное готов считать обманом:

Всегда, везде, герой, ты должен быть велик,

Хотя бы подвиг был немыслим в этот миг.

Не думает народ, когда не видит чуда:

"Здесь той же доблести судьба служила худо"

Вчерашних дел твоих уже не помнит он,

Уничтожая блеск прославленных имен.

И если высшая дана тебе награда, -

Чтоб сохранить ее, почить на лаврах надо.

Хвалиться, государь, да не осмелюсь я:

Все ныне видели мой смертный бой с тремя.

Возможно ль, чтоб еще подобное случилось,

И новым подвигом свершенное затмилось,

И доблесть, гордые творившая дела,

Подобный же успех еще стяжать могла?

Чтоб доброй памяти себе желать по праву,

Я должен умереть, свою спасая славу.

И жалко, что не пал, победу завершив.

Я осквернил ее, когда остался жив!

Тому, кто жил, себя для славы не жалея,

Перенести позор - нет ничего страшнее.

Спасенье верное мне дал бы верный меч,

Но вот - не смеет кровь из жил моих истечь.

Над нею властен ты. Я знаю: преступленье -

Без царского ее пролить соизволенья.

Но, царь мой, храбрыми великий Рим богат:

Владычество твое другие укрепят.

Меня ж от ратных дел теперь уволить можно;

И, если милости достоин я ничтожной,

Позволь мне, государь, мечом пронзить себя -

Не за сестру казнясь, а только честь любя.



ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ


Тулл, Валерий, Старый Гораций, Гораций, Сабина


Сабина


Супруга и сестра у ног твоих - Сабина.

Двойная, государь, в душе моей кручина.

И внять речам моим, о царь, молю тебя,

За милого страшась, о родичах скорбя.

Стремленья нет во мне слезой своей лукавой

Виновного спасти от казни слишком правой.

И чем бы он сейчас ни услужил стране, -

Карай, но пусть вину он искупит во мне,

Но пусть за кровь его прольется кровь Сабины.

Свершится та же казнь - мы оба так едины,

И ты отнимешь то, - не пощадив его, -

Что он в самом себе любил сильней всего.

Столь тесно связаны мы цепью Гименея,

Что он живет во мне и ярче и полнее,

И если дней моих сейчас прервется нить,

Его ничем иным нельзя верней казнить.

Молю и требую смертельного удара:

В нем - избавленье мне, ему же - злая кара.

Пусть ныне видит царь, как жизнь моя страшна

И на какой разлад душа обречена!

Смогу ли, скорбная сестра, теперь обнять я

Того, от чьей руки мои погибли братья?

Но и посмею ли кощунственно проклясть

Того, кто сохранил твою над Римом власть?

Убийцу родичей любить неколебимо!

Отвергнуть милого, что дал победу Риму!

Мне избавленье - смерть: любя его иль нет -

Священный все равно нарушу я завет.

Свой смертный приговор услышу торжествуя.

Сама свершить могу все то, о чем прошу я.

Но сладко было бы, разящий встретив меч,

Супруга милого от казни уберечь;

Разгневанных его суровостью чрезмерной,

Бессмертных утолить вот этой кровью верной

И жалостную тень сестры его младой,

Чтоб до конца служил отечеству герой.


Старый Гораций


С Валерием, увы, мои согласны дети,

И отповедь в моем получит он ответе.

Стараются они, безумцы, об одном:

Пусть обескровленный совсем угаснет дом!

(Сабине.)

О ты, которую неправая обида

За братьями влечет к обителям Аида!

Их тени славные тебе дадут совет:

Кто пал за родину - для тех обиды нет.

Богами приговор назначен их отчизне;

Но если чувства есть не только в этой жизни,

Победу римскую им легче перенесть,

Когда своя родня стяжала эту честь.

Твое жестокое они осудят горе;

И вздохи тяжкие, и скорбь во влажном взоре,

И ненависть к тому, кто славно кончил бой.

Сабина, будь же им достойною сестрой

(Туллу.)

Пускай Валерия остынет пыл напрасный:

Не преступление - порыв слепой и страстный;

И если правый гнев его одушевлял,

Не кары этот пыл достоин, а похвал.

Врагов родной страны любить до исступленья,

Отечество хулить за их уничтоженье,

Кощунственно ему сулить лихой удел -

Вот грех, которого Гораций не стерпел.

Когда бы родину любил он с меньшей силой,

Его деяния ничто б не омрачило.

А если бы вина уж так была тяжка,

Его настигла бы отцовская рука.

Я совершил бы суд. Моя душа готова

Родительскую власть использовать сурово.

Я честью, государь, безмерно дорожу:

Коль сын мой виноват, его не пощажу.

Свидетелем беру Валерия: он видел,

Как страстно я дитя свое возненавидел,

Корда уверен был, что бой пришел к концу

И бегством он нанес бесчестие отцу.

Но не чрезмерно ли Валерия вниманье

К моей семье? Зачем он просит воздаянья

За гибель дочери, когда такой конец

Заслуженным готов считать ее отец?

Он говорит - мой сын для всех угрозой станет.

Но нашей гордости чужой позор не ранит,

И, как бы низменно ни поступал другой,

Мы не должны краснеть: ведь он для нас - чужой.

(Валерию.)

Рыдай, Валерий, плачь: пусть жалобы греховны

В глазах Горация, но ты ему не кровный.

Не близких, не своих - и вопль и гневный взгляд

Его бессмертного венца не оскорбят.

О лавры славные, сомнут ли вас бесчестно?

Вы голову его от молнии небесной

Оберегать могли. Ужель склониться ей

Под оскверняющим железом палачей?

И это, римляне, ваш дар непобедимым?

Ведь Рим, не будь его, уже бы не был Римом.

Как может римлянин хулить и гнать того,

Кто всех прославил нас и дал нам торжество?

Скажи, Валерий, ты, который жаждешь мести,

Казнить Горация в каком прикажешь месте?

В стенах ли города, где пламенно жива

Тысячеустая о подвиге молва?

Иль за воротами, на славной той равнине,

Где трех альбанцев кровь земля впитала ныне,

Где их могильные насыпаны холмы,

Где победил герой и ликовали мы?

В стенах, за стенами - где б ни вершить расправу,

Защитницей его мы встретим эту славу.

Твоя неправая осуждена любовь,

Что хочет в этот день пролить такую кровь.

Ведь это зрелище и Альбе нестерпимо,

И не смириться с ним взволнованному Риму.

Но рассуди же сам, о государь, - страна

Того, что нужно ей, лишаться не должна:

Все то, что он свершил, вторично сделать может

И новую опять угрозу уничтожит.

Не сжалиться прошу над слабым стариком:

Я четырех детей счастливым был отцом;

Во славу родины погибли нынче трое.

Но сохрани же ей четвертого - героя,

Чтоб стены римские еще он мог стеречь.

А я, воззвав к нему, свою закончу речь.

Не у толпы, мой сын, искать опоры надо:

Ее хвалебный гул - непрочная награда.

Мы часто слушаем весь этот шум и крик,

Но затихает он внезапно, как возник,

И слава громкая, которой столь горды мы,

Пройдет, как легкие, рассеиваясь, дымы.

Лишь верный суд царя, вождя иль мудреца

И в мелочах ценить умеет храбреца.

От них мы подлинной украсимся хвалою,

И память вечную они дают герою.

Живи, как должен жить Гораций: никогда

Не отгремит она, блистательна, горда,

Хотя бы жалкого, ничтожного невежды

И были в некий миг обмануты надежды.

Не требуй же конца, но, мужеством горя,

Ты для меня живи, для Рима, для царя.

Прости, о царь, меня, прости за многословье,

Но это Рим вещал отеческой любовью.


Валерий


Дозволь мне, государь...


Тулл


Не нужно лишних слов.

Все то, что ты сказал, одобрить я готов.

Их речи пылкие твоих не заглушили,

И доводы твои остались в прежней силе:

Да, преступление, столь мерзостное нам,

Есть вызов и самой природе, и, богам.

Внезапный, искренний порыв негодованья

Для дела страшного - плохое оправданье.

Убийцу никакой не охранит закон,

И казни - по суду - заслуживает он.

Но если пристальней вглядеться, кто виновный,

Придется нам признать: чудовищный, греховный

Проступок той рукой безумно совершен,

Что сделала меня владыкой двух племен.

Двойной венец на мне, альбанцы - слуги Рима!

Все это за него встает необоримо.

Он утвердил меня в господстве - он один:

Я был бы подданным, где дважды властелин.

Есть много верных слуг - в минуты роковые

Несут они царям лишь помыслы благие.

Не всем дано свершать высокие дела,

Чтоб ими вся страна опору обрела.

Уменье славное крепить основы трона

Немногим вышние судили благосклонно.

Царей оплот и мощь в решительные дни -

Закону общему подвластны ли они?

Сокроем, римляне, высокой ради цели,

То, что впервые мы при Ромуле узрели.

Тому, кто спас тебя, простишь ты, славный Рим,

Первостроителем свершенное твоим.

Живи, герой, живи. Ты заслужил прощенье.

В лучах твоих побед бледнеет преступленье.

Причины доблестной последствие, оно

Священной ревностью твоей порождено.

Живи, но другом будь Валерию. Вы оба

Забудете, что вас разъединяла злоба.

Любви он верен был иль долгу своему,

Но чувства горького ты не питай к нему.

Сабина, и в своей безмерности страданья

Пускай твой сильный дух поборет испытанья:

Не лей напрасных слез - и истинной сестрой

Ты будешь воинам, оплаканным тобой.

Мы завтра с жертвами предстанем пред богами.

Чтоб не были они немилостивы с нами,

Очистить от греха жрецы его должны,

Пока на алтарях огни не зажжены.

В священном деле им отец его поможет.

Он душу дочери умилостивить может.

Мне жаль ее. Пускай свершится в этот час

Все то, к чему она, влюбленная, влеклась.

И если властная одна и та же сила

В один и тот же день любовников сгубила, -

Да примет их тела - и в тот же самый день

Кургана одного торжественная сень.


КОММЕНТАРИИ

Трагедия "Гораций" была завершена к концу 1639 г. и поставлена, как предполагают французские исследователи творчества Корнеля, в театре "Марэ" в мае 1640 г. В январе 1641 г. трагедия была напечатана. Вокруг этого нового шедевра возникли споры, хотя не вылившиеся в "скандал", подобный тому, который возник в связи с "Сидом". Еще в 1639 г. Корнель прочел "Горация" в доме своего земляка поэта Буаробера (1592-1662) перед собравшимися там литераторами, среди которых были такие известные уже в ту пору критики, как Шаплен (1595-1674) и д'Обиньяк (1604-1676). Все они осудили финал пьесы, а д'Обиньяк предложил изменить обстоятельства смерти Камиллы и выдвинул версию, которую впоследствии изложил в трактате "Практика театра" (написан в 1647 г., опубликован в 1657 г.): "...история и благопристойность не пострадали бы, "если б дева, в отчаянии, бросилась бы сама на меч брата, она умерла бы от руки Горация, но он, несчастный и невиновный, был бы достоин сочувствия". Корнель, как писал Шаплен 17 ноября 1640 г., уступая нажиму, сказал, что хотел бы внести изменения в пьесу, но не сделал этого, "боясь разрушить то, что сделано им хорошо". Стремясь обосновать сюжет трагедии и косвенно дать ответ своим критикам, Корнель, как и в случае с "Сидом", обратился к истории-. В изданиях 1648-1656 гг. драматург сопровождает текст "Горация" фрагментом из "Римской истории" (книга I, главы XXIII-XXVI) Тита Ливия (59-17 гг. до н. э.), показывая тем самым, что близко следует легендарной "эпохе царей", и в частности тем ее главам, где описана была война за первенство между Римом и латинским городом Альба Лонга, решенная в конечном итоге поединком между тремя братьями, выставленными Римом, и тремя "равными им по возрасту и по силе" братьями - представителями Альбы Лонги. Взяты у Тита Ливия и прочие факты - убийство Горацием сестры, суд над ним за совершенное им преступление. Хотя, надо оговорить, динамичная, психологически насыщенная пьеса Корнеля никак не может быть названа иллюстрацией к эпическому повествованию Тита Ливия.

С. 156. Альбанский дворянин - Корнелю свойственно переводить некоторые понятия на язык француза VII в. В частности, он заменяет слово "патриций", - уместное для характеристики сословного положения Куриация, словом дворянин.

С. 157. О Альба... - Альба, или Альба Лонга, город, основанный за триста лет до Рима на склоне горы и на берегу озера Альбано. Тит Ливий начинает "Римскую историю" с рассказа о прибытии туда легендарного героя Энея, участника Троянской войны. Затем он повествует об основании сыном Энея Асканием Альбы Лонги, быстро превратившейся в могущественнейший город Италии. Изложив историю Альбы Лонги, Тит Ливий переходит к истории Рима, основание которому было положено близнецами Ромулом и Ремом, сыновьями бога войны Марса. Действие трагедии "Гораций" относится к периоду царствования Тулла Гостилия (672-640 гг. до н. э.), который стал инициатором войны против Альбы.

С. 158. Латинской вотчины... - так называлась в древности (по имени легендарного царя Латина) центральная часть Италии.

Сулили боги нам: господство над вселенной... - реминисценция первой и шестой книг "Энеиды" знаменитого римского поэта Вергилия (70-19 гг. до н. э.).

И скал Геракловых... - так называли в древности Гибралтарский пролив, на берегах которого возвышались скалы, согласно мифу поставленные там героем Древней Греции Гераклом.

Но город пощади, откуда Ромул родом... - По Титу Ливию, мать Ромула и Рема, Рея Сильвия, происходила из рода царей Альбы.

С. 162. Факел Гименея - бог брака Гименей изображался римлянами в образе юноши с факелом в руке.

Тот грек, вещающий на склонах Авентина... - На склонах Авентина, одного из семи холмов, на которых расположен Рим, было расположено несколькохрамов, где оракулы предсказывали будущее.

С. 165. Когда альбанский вождь... - Согласно Титу Ливию, во время осады Рима царь Альбы Лонги Клуилий внезапно умер. Предводителем войска был избран Меттий Фуффетий.

Ведь наши недруги уже спешат по следу... - У Тита Ливия недруги - этруски.

Не рабство предстоит, а подданство простое... - О таком условии у Тита Ливия речи нет. Это идея Корнеля.

С. 181. По внутренностям жертв смиренно мы прочтем? - У римлян среди гаданий всякого рода весьма распространенным было гадание по внутренностям приносимых в жертву богам животных.

С. 188. Умереть... - этот монолог старого Горация принадлежит к известнейшей сентенции корнелевской трагедии, ибо в ней нашла патетическое воплощение концепция воинского долга: лучше смерть, чем бегство с поля боя.

С. 195. Действие четвертое, явление пятое - Корнель посвящает семьдесят стихов эпизоду убийства Горацием Камиллы, которому предшествует их яростный спор. У Тита Ливия между ними объяснения не происходит. Просто триумфатор, увидев, что сестра рвет на себе волосы, царапает лицо и повторяет имя убитого жениха, пронзает ее мечом с восклицанием: "Убирайся вон с твоей возмутительной любовью. Иди вслед за твоим женихом. Ты, что забыла о своих братьях, о мертвых и о живом. Ты, что забыла свою отчизну! Да умрет всякая римлянка, оплакивающая своего врага". Как легко убедиться, Корнель усложнил образ Камиллы, изобразив ее столь же нетерпимой, как и брат ее. Их столкновение идет по нарастающей линии, достигая апогея в проклятиях, адресованных Риму и представляющихся не только Горацию, но и суеверным французским зрителям XVII в. - уже реальной угрозой благополучию города.

С. 197. Пусть Запад и Восток восстанут... - Корнель, хорошо знавший историю Рима, вкладывает в уста отчаявшейся Камиллы предсказание будущих действительных бед империи, распадению которой в немалой степени способствовал натиск восточных и западных варварских племен.

Пусть на себя он сам свои обрушит стены... - это тоже предсказание, основанное на знании поэтом истории Рима, крушение которого было связано в большой степени с тем, что империю разъедали внутренние противоречия.

Хватаясь за меч и преследуя убегающую Камиллу - эта ремарка является уточнением, сделанным Корнелем в 1660 г., дабы подчеркнуть, что убийство происходит за сценой.

С. 200. Печальным зрелищем не дав смутиться взору... - этот первый стих пятого действия уточняет, что гроб Камиллы стоит на сцене и останется там во время суда над Горацием.

С. 206. ...к обителям Аида... - то есть в царство мертвых. Аид - в греческой мифологии бог-олимпиец, царящий в подземном мире: Его имя часто отождествляют с адом.

С. 207. О лавры славные... - Автор "Всеобщего словаря" писатель Фюретьер (1619-1688) отмечает: "Древние считали чудом, если молния поражала лавровое дерево".

С. 208. Лишь верный суд царя... - Устами старого Горация высказано иное, чем в "Сиде", суждение о народе. Заметим, отец героя отдал все свои помыслы и чувства "славе" Рима и не присоединился к ропоту толпы, возмущенной братоубийственным поединком, а позже осудившей убийство Камиллы. От ее суда старик защищает своего последнего сына.

С. 209. Не нужно лишних слов. - Речь Тулла - образец холодного, логически строгого рассуждения, основным постулатом которого является мысль о том, что Гораций послужил короне, сделал своего царя властителем двух государств а такие заслуги ставят подданного выше законов. Облик Тулла Гостилия, запечатлевшийся в этом монологе, не противоречит характеристике данной ему Титом Ливием, писавшим, что то был царь "воинственный", сделавший неизбежной войну с Альбой, хотя его предшественник пытался "смягчить нравы и установить всеобщий мир".

То, что первые мы при Ромуле узрели. - Согласно преданию, повторенном в "Римской истории", братья близнецы Ромул и Рем, выводя стены будущего города, поссорились и Ромул убил Рема. Призыв к сокрытию преступления, сходного с тем, которое совершил основатель Рима, дополняет характеристику Туллия как правителя, не чуждого политического цинизма.

С. 210. ...очистить от греха жрецы, его должны... - этот финал является отступлением от рассказа Тита Ливия, в котором дается понять, что Гораций должен быть казнен. Но старик отец столь красноречиво говорил о заслугах сына и так жалостно описал ожидающую героя казнь, что народ растрогался и простил его, скорее восхищаясь его отвагой, чем признавая его заслуги или посчитав, что на его стороне справедливость.

Он душу дочери умилостивить может. - Согласно Титу Ливию, старый Гораций воздвиг каменный памятник Камилле на том месте, где она была убита.

Н. П. Козлова

Разделы: