KILINSON

«Чтобы что-то найти, нужно это потерять». Такое, на первый взгляд, тривиальное и шуточное высказывание относится не только к вещам, но и к предметам невещественного характера, каковым является и патриотизм.

Но разве можно потерять патриотизм? Это же совсем непатриотично и даже антигосударственно. Такие слова, выражающие безосновательную и бессмысленную тавтологию, часто слышны в оценках не только обывателей, но и людей, претендующих на глубокомысленное и значимое для общественности мнение. Не пошёл на демонстрацию – «не патриотично», уехал за границу – «не патриот», усомнился в великой, вседобрейшей и могучей русской душе – «больше, чем не патриот, почти вредитель». Какое дело, что взамен демонстрации было общение с русской классической литературой, содержание которой с большей вероятностью подвигнет на патриотические движения души? Либо, путешествуя за границей, не только открывал для себя новые страны, а с ними – новые для себя традиции и культуры, но и обобщал этот опыт, брал из него лучшее и вносил его в свою родную, пока ещё не совершенную культуру. Наконец, критически размышляя, осознал свои недостатки, научился видеть общественные пороки (не случайные и преходящие, а существенные), подверг сомнению тщеславную безаппеляционность национальной гордости и покаявшись, сделал шаг в сторону работы над собой и, как следствие, в дело общественного благоустройства.

Патриотизм не вещь, его нельзя увидеть, пощупать или понюхать. Его потеря выражается не в зримом исчезновении, а в разложении его понятия, идеи, что является следствием утраты метода познания категорий духовного содержания. Оттого-то и вызывают у наших современников затруднения вопросы о сущности патриотизма, отчего становятся популярны либо его слишком широкие и абстрактные определения, такие как «любовь к своей Родине», либо вовсе случайные, но более внятные рассудочному мышлению (от таких, что патриотизм – это знание всех дат значимых для страны исторических событий или периодов жизни выдающихся личностей, до более приземленных, указывающих на то, что патриотизм – это не мусорить в подъездах).

Определения такого рода явно недостаточны для выяснения конкретного содержания патриотизма, а в некоторых случаях вообще не имеют к нему никакого отношения. К примеру, для того, чтобы объяснить, что такое «любовь к своей Родине», нужно как минимум знать, что есть любовь по сути, какая её форма имеет отношение к Родине, и, наконец, что такое Родина вообще, ибо многие до сих пор понимают под ней просто место своего рождения. Не знающий этого добропорядочный обыватель, с одной стороны, любит свой дом, свою улицу, любит так пламенно, что даже слов нет, а с другой стороны, и дел тоже нет. Как у Александра Сергеевича Пушкина:

«Некоторые люди не заботятся ни о славе, ни о бедствиях отечества, его историю знают только со времени кн. Потемкина, имеют некоторое понятие о статистике только той губернии, в которой находятся их поместия, со всем тем почитают себя патриотами, потому что любят ботвинью и что дети их бегают в красной рубашке».

Когда же патриотизм относят к модной «теории малых дел», получается ещё забавнее. Мол, начни со своего двора, убери в нём мусор, так как это и есть малый патриотизм. Но тогда ведь надо начать не своего двора, а с чужого, дабы не прослеживалась личная заинтересованность и ярко выраженный прагматизм. Да и вообще, насколько существенна связь между единичным проявлением чистоты в своём доме и патриотизмом? Можно быть исключительным педантом в отношении ватерклозетов, но намеренно не платить налоги и быть равнодушным к истории Отечества, к его достижениям и рубищам.

Сегодня мы слишком часто определяем патриотизм на основании единичных, оторванных от мышления этого предмета, явлений. А что такое предмет без определений мышления? Он есть всё что угодно – любая случайность, т. е. лишь мнение, или, в лучшем случае, представление, но отнюдь не истинное понятие. Налицо проблема мыслящего познания такого небезразличного для бытия нашего государства предмета, как патриотизм. Поэтому попытаемся обратиться к квалифицированному размышлению об этом предмете.

Если вернуться к вопросу «Можно ли потерять патриотизм?», то реальная возможность его утраты, конечно, остаётся, но её действительное осуществление означало бы полное исчезновение связывающей нас силы – исчезновение государства как формы всеобщего бытия человека, т. е. возвращение человека в единичное, догосударственное существование. Однако государство наше существует, более того, оно развивается. Правда, развитие происходит всё больше в наличном представлении, но не в своём действительном понятии. Таким образом, патриотизм нами потерян, но далеко не весь.

Когда это произошло, есть предмет отдельных размышлений. Думается, что развал Советского Союза внёс в эту потерю свой определенный вклад. Крушение устоявшейся советской системы дало, как следствие, образование вакуума в духовном бытии народов России. Более существенным моментом является Октябрьская революция, которая идейно выступила в нашей истории как новая форма материализма, причём не в самом лучшем его понимании, и закрепила эту форму как организованную идеологию. Утверждая догмы диалектического материализма, она уничтожила свою противоположность – идеал, необходимый для развития, что дало точку отсчета вырождения патриотизма, который в понятии принял метафизическую форму, а в реальности – вид идеологической константы. Патриотизм, вспыхнувший в народном сознании, несомненно, положительно повлиял на исход Великой Отечественной войны, но в дальнейшем утратил свою значимость, что в конечном счете также способствовало развалу Союза. Не следует подвергать отрицанию саму революцию, так как она была необходима для России в тот исторический момент, но падение с достигнутой ступени развития мышления было существенным.

Возвратимся к самому первому тезису: «Чтобы что-то найти, нужно это потерять». В нашем случае потеряли понятие патриотизма, то есть его всеобщее. Осталось представление, но оно не добирается до сущности самого предмета. Представление в состоянии выразить только особенность предмета, но не его всеобщую сущность, не его содержание. Прежде всего, мы должны уяснить, что понятие патриотизма не указывает ни на какой единичный предмет, который мы можем выделить в материальном мире. Не памятник сам по себе является бытием патриотизма и не гордая национальная надпись на футболке, а только вместе с ними то духовное содержание, которое символизируют эти предметы.

Поэтому, когда пытаются выразить патриотизм в уборке мусора, в патриотических стикерах или других единичных акциях без осмысления их духовного содержания, выявления их всеобщей связи, тогда в лучшем случае происходит не всё необходимое, а в худшем – ничего. Значит, сущность патриотизма должна включать в себя три момента: всеобщность, особенность и единичность в их неразрывном единстве друг с другом. Если этого нет, то можно что как угодно выражать патриотизм, но его действительного явления не будет. Без этого единства не получится присоединить эти единичные акции к всеобщему, либо сложить эти акции и получить всеобщее. Нужно следовать от понятия, оно и породит свою определенность в особенном и единичном (то есть предоставит понятную форму своей реализации). К примеру, так сформулировал сущность патриотизма Гегель, который в своей «Философии права» связывает его не с эмоциональным порывом, а с сознательным доверием гражданина к своему государству, – с сознанием, способным стать пониманием и выражающем себя в готовности к сверхнапряжению.

«Под патриотизмом, – пишет Гегель в одном из параграфов этого произведения, – часто понимают лишь готовность к чрезвычайным жертвам и поступкам. Но по существу он представляет собой умонастроение, которое в обычном состоянии и обычных жизненных условиях привыкло знать государство как субстанциональную основу и цель. Это сознание, сохраняющееся в обычной жизни и при всех обстоятельствах, и есть то, что становится основой для готовности к чрезвычайному напряжению».

Сегодня такие определения, к сожалению, остаются без практического применения.

Положение усугубляется тем, что за дело поиска патриотизма берутся функционеры-формалисты, которые своими бессвязными определениями только путают сознание молодого человека, а бесконечным обилием однотипных мероприятий могут вызвать у него даже отторжение патриотической проблематики. Можно сколько угодно тараторить, что человек должен быть патриотом, но ведь мы имеем дело с человеком лишь как реальной возможностью действительного человека и здесь только формой, только количеством не обойтись. У нас же, что скрывать, количественный фактор имеет на практике преимущественное значение, правда, какое качество получается в результате, уже не рассматривается. Насаждать патриотизм не нужно, нужно только умело способствовать его росту, а не затуханию в душах молодых людей. Поэтому текущее положение дел в патриотическом воспитании молодежи не должно нас удручать, ибо найти патриотизм можно только через его потерю. Удивительно, но и сегодня уместны слова Петра Яковлевича Чаадаева, произнесенные им почти два века назад:

«Мы еще очень далеки от сознательного патриотизма старых наций… Мы любим наше Отечество на манер тех юных народов, которых еще не тревожила мысль».

Сегодня вполне ясно, что мысль нас уже потревожила.

Патриотизм, прежде всего, должен быть осмыслен и этот процесс осмысления должен быть абсолютно свободным. Вместе с тем, отличительными чертами современного патриотизма выступают как раз случайность и необходимость, а не свобода. Чего здесь не хватает для свободы? Того, чтобы внешняя необходимость сняла себя как внешнюю и выступила как внутренняя необходимость. Для этого необходимо, чтобы внутреннее единство патриотизма, его всеобщая сущность, оказалась выявляющей себя вовне и образующей свое внешнее реальное многообразие явлений. Мы должны уразуметь, что патриотизм должен подвергнуться отрицанию (что сейчас и происходит), из-за чего противоречия понятия сразу втягивают его в процесс, и тогда это понятие в развитии его собственного противоречия становится иным, более развитым понятием.

Поэтому в практическом плане власти не стоит бояться открытых диалогов по этой теме. Такова позиция именно представления, которое не в состоянии выбраться из видимости внешней самостоятельности единичных существований. Понятие же есть отрицание представления. По сути понятие это единство и нераздельная связь своих различных моментов – всеобщности, особенности и единичности. Где нет этих моментов, там нет понятия, а есть лишь абстрактное представление. Проще говоря, в головах (в массовом сознании) не хватает связи между этими моментами, не хватает конкретного понятия о патриотизме. Вот почему патриотизм остаётся внешним для представления и неопределённым в его собственной природе.

Государство должно само встать на путь разумного развития патриотизма, достижимого не количеством мероприятий, не ссылкой на то единичное, что представляется патриотизмом очередному глубокомысленному мнению. Путь к истинному патриотизму лежит через осмысление его понятия посредством вдумчивого диалога о нём на научных, образовательных и иных площадках (акциях, молодежных сообществах, СМИ ит.д.) доносящих до сознания молодого человека сущность этого отнюдь не простого духовного явления. Писать и читать слово патриотизм мы уже давно научились, теперь важно проникнуть в его суть, узнать его всеобщее, к которому нужно ещё прийти. Особенно это относится к учителям юности, к специалистам, ответственным за патриотическое воспитание.

Если патриотизм будет мыслиться, а не представляться, то станет ясно, что имел в виду Президент России, когда объявил, что патриотизм есть национальная идея. Дело в том, что идея – это не то, что взбрело в голову, не случайная мысль, которой нужно следовать по какой-то неизвестной причине. Идея есть понятие понятия, его разумное осмысление. Чтобы получилась идея, понятие должно сделать реальность соответствующей себе самому. Именно это выражает философское определение истины как единства понятия и реальности. Только в этом смысле патриотизм является настоящей национальной идеей – не выдуманной, а истинной реальностью своего понятия.

Фото: Афинский Акрополь.