KILINSON

В российском Интернете вспомнили об отказе Льва Николаевича Толстого номинироваться на Нобелевскую премию. Как сообщают, писатель остался доволен, что на основании прошения, его не рассматривали в числе кандидатов. “Во-первых, – писал он, – это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это доставило мне честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и не знакомых мне, но все же мною глубоко уважаемых”.

Сегодня такая информация вызывает интерес и, наверное, больший, чем во времена её появления, в особенности у публики, мыслящей прагматично и, как следствие, сильно удивляющейся по этому поводу. Сообразно их взглядам она приобретает стилистическую форму, что-то вроде - “вот чудак”. И хоть примеры добрых поступков сейчас в моде, этот случай не рассматривается как таковой.

Информационные агенства с непосредственной радостью транслируют ролики, в которых герои переводят старушек через дорогу, притормаживают перед котятами, даже выходят из автомобиля и переносят их в безопасное место. В других роликах молодые люди провожают незнакомых девушек до дома, упоминая при этом, что это добровольческая акция.

Примеров подобного достаточно и, вероятно, это вызывает восхищение у людей, не обременённых этическими нормами. В комментариях к этим постам упоминается, что мир пока не стал ужасным и безнадежным. Это, безусловно, верно, но ещё лучше, если бы эти поступки совершались не на камеру и не только потому что «так надо», а по любви, которая сама по себе сокровенна и сторонится огласки. В большинстве же случаев разумеющееся возвышается до героизма, до достойного оваций поступка. Скажем так, - настораживающий индикатор героизма. Скорее, если бы такие поступки не совершались, то нужно было взывать об этом, но не наоборот.

Средства массовой информации полезны тем, что они могут нравственно развивать человека, возвышать его до более совершенного состояния. Пока же эти ресурсы используется, мягко говоря, не совсем по назначению.

К примеру, о решении Льва Николаевича Толстого можно было рассказать развёрнуто, с объяснением причин и не ограничиваясь сухим фактом, который можно трактовать в угоду современному мировосприятию. Также интересно было бы почитать о схожем поступке российского математика Григория Перельмана, который вообще отказался от премии за научные заслуги (не много-не мало 1000000$), и расценившим её, как явление (зависимость от) чувственного мира, преходящего и не истинного. Или рассказать о людях, отказавшихся от мирских благ, во имя служения духу, посвятивших себя делу воспитания и нравственного утверждения юных сердец.

Такие личности не редкость для России, ими наша нация жила и только ими будет жить. Среди них, и святой преподобный Серафим Вырицкий, в миру Василий Николаевич Муравьев, ранее успешный петербургский купец, занимающийся торговлей пушниной и широко известный своим предприятием в странах мира. Слава, богатство, красота, телесное здравие и крепкая семья - казалось бы все, что нужно для счастья. Однако, Василий Николаевич следуя словам: “Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах”(Мф.19,21), закрывает своё дело, наделяет щедрыми пособиями своих служащих, а основные капиталы жертвует на нужды Александро-Невской Лавры, сам же уходит в монашество. Происходит это в самые тяжёлые и для нашей страны и опасные для русской православной церкви годы - период Октябрьской революции 1917. Хотя мог бы купец спокойно найти применение себе и своим деньгам за рубежом.

О настоящих героях рассказывается, но не так часто, как хотелось бы. Популярность сюжетов о них небольшая, а вот ролики с котятами, конечно, интересней. Просто смотри и радуйся жизни… пока она радует.

Ушла от нас волна высоких побуждений. Сегодня мы опять “схватываем мир и его нащупываем”, но явно не созидаем. Как выразился Фихте в произведении “Основные черты современной эпохи”:

“Отречению и жертвам изумляется лишь тот, для кого еще имеют ценность их предметы, от которых он еще не отказался; но лишь только мы отрешимся от последних, они превращаются в ничто, и мы познаем, что ничего не потеряли. Для жизни в идее умолкает суровое веление долга, борющееся с наслаждением и существующее только для того, чтобы загонять желание в темные низины сердца и очищать место для развития жизни идеи. Труден лишь первый шаг. Раз он сделан, то, чтó ранее казалось сурово грозящим долгом, становится теперь единственно ценным и привязывающим к жизни, единственным наслаждением, любовью и блаженством”.